Поэтический форум

Сергей Зайцев

«Достоинство поэзии - в войне…»

Костер без огня и света.

Мне хочется зелень лета

Обнять и вдохнуть ресницы

Ромашек и неваляшек.

Война без смертей и мира.

Мне хочется хлеба с сыром,

Вина без воды и мяса.

Осенняя ностальгия.

***

Время разбрасывать луны

И собирать полумесяцы.

Сердце мое в оправе

Буколики.

Время стрелять из рогатки

В окна любимой школы.

Время бежать по осколкам

К огню.

Время считать вопросы

И запускать ответы

Вместо ракеты. Лето

Кончилось.

***

Ну что, малыш,

останешься со мной?

Считать потери,

Собирать цветы,

Гадать на лепестках,

Ходить к колодцу,

Ловить в нем солнце

Или небо в дождь,

Делиться хлебным мякишем

И коркой,

Ходить на свадьбы

И кричать им: «Горько!».

Как будто - им.

А больше - для себя.

Как будто время лечит.

Я тебя -

Люблю.

Останься.

***

Достоинство поэзии - в войне,

В растерянности зла перед словами,

Которые мудрей, чем «да» и «нет».

Не говори о будущем с друзьями.

Достоинство поэзии - в судьбе

Событий, лиц, во сне преображенных,

В доверчивости каждого себе.

Не говори о будущем влюблённых.

Достоинство поэзии - в огне

Кромешной тьмы, унылых заседаний.

Достоинство поэзии - в тебе,

Мечтающем избавиться от знаний.

***

Кто запомнит, кто забудет.

В ожидании весны

Ты сказала: «Будь, что будет,

Лишь бы не было войны».

А война уже шумела -

Я уже тебя любил.

Ты задумалась и пела,

Я грыз ногти и курил.

Приходили, приносили,

Веселились. Я молчал.

Наконец нас отпустили.

Я тебя поцеловал

После то, «что будет» - было,

И закончилась война.

На мгновенье ты застыла

И сказала: «Всё. Весна».

***

Так сладко спать.

Хочу не подниматься

И знать не знать,

Что можно спать до срока,

Что у всего достоинства иные:

Путь, чтоб отнять,

Судьба отведать рока,

И у врачей здоровые больные.

Игорь Касько

Черный триптих

Лермонтов. Одиночество

Черное небо, как черное море,

Плещется в окнах моих.

Радость рожденья и смертное горе

Отданы нам на двоих.

Белым пятном среди волн

непокорных -

Трепетный парус любви.

Он одинок. И безжалостны волны.

Господи, благослови

Этот кусочек надежды и счастья,

Дай ему выжить в бою!

Черное небо, как я, безучастно

В этом безлюдном раю...

***

Волошин. Одиночество

Черное море бьется в его глазах.

Тень Карадага вздыбилась черной птицей.

Время, как реку, не повернуть назад.

Все, что случилось, было должно случиться.

Души спасенных встретят его в раю.

Тихо прижмутся, радуясь и печалясь.

Сидя в небесной лодке, на самом ее краю,

Грустно прошепчет: «С Машенькой

не попрощались...»

***

Есенин. Одиночество

Декабрьский день тихонько сгинул.

Мне сердце рвет двадцатый век.

И даже ты меня покинул,

Мой друг - мой черный человек.

Но сколь веревочке ни виться -

Конец петлей лежит у ног.

В дверь «Англетера» смерть стучится

И тихо воет, как щенок.

Я ей открою... Сколько можно?

Я выпит дочиста, до дна.

Жизнь безоглядно-безнадежна.

А смерть - одна.

Игорь Даренко

...На каждом перекрестке

В ее радужках ты, как и прежде, незрим…

С безответной любовью тихонько замри

и шепчи про себя: доползи, доберись

и ласкательно-страстно ей руку обвей,

мой крестовый браслет,

мой гранатовый змей!

***

Ты коснулась моего плеча нечаянно.

Как я мог с тобой заговорить?

Сколько прежних призраков растаяло!

Путеводная пропала нить.

Встретил твой стремительно

взметнувшийся

взгляд - испуганный,

но цепкий взгляд.

О, Тезей, чудовищем укушенный! -

Ариадна поправляла прядь.

Вынесло толпой на остановку,

и ушел троллейбус-минотавр…

О моей ахейской незнакомке

рвутся струны замирающих ситар!

***

На сцене, сер и тривиален,

занудно монолог пропев,

Офелию целует Гамлет,

не отвлекаясь на партер.

Целует, позабыв сценарий,

на весь спектакль он наплевал…

«Сегодня, братцы, он в ударе!» -

завзятый шепчет театрал.

…Целует, не переставая,

касаясь жгуче-нежной кожи…

Бледнеет рампа золотая.

Но рукоплещут, стоя, ложи.

***

Отдохни еще раз от любви, от святой

и от грешной!

Пусть и не было пульса горячки

и сломанных чувств.

Пусть и не было вовсе любви…

Мир вокруг безутешен,

как и внутренний космос, в глаза

пропускающий грусть.

Отдохни от весны, от бесстрашно

цветущего бреда,

отдохни от мечты, от глубоких,

но нежных тревог!

Запредельная страсть, как

и пошлая связь, напоследок,

может быть, застучит

до хмельного безумья в висок.

А пока отдохни от любви,

от простой и от сложной,

от сближения уст, от взаимно

теплеющих ласк!

Исчезает в расчете духовная

непреложность.

И острее разлука глядит

из тоскующих глаз…

***

На солнце заката молчит моя сонная грусть.

Ветер не понимает тяги земли.

Под небом восхода отчетливо слышится: «Пуск!».

Межзвездной органике снятся одни нули.

Мы празднуем храбро и полдень, и полночь времен,

пока разгоняется дикий космический счетчик,

пока одинаково: что - топором, что - пером,

и тон Вселенной становится жестче.

***

Звезды, возможно, станут

немного выше.

И, вероятно, будут намного дальше.

Бездна, конечно, покажется шире

и тише,

однако не чище и вряд ли,

я думаю, краше.

Так и в тюрьме какого угодно

простора

ждешь, когда за ворота отпустит

система.

А есть ли свобода за выходом

из приговора,

покажут оставшейся боли

пространство и время.

***

Цвет не дошел до изумруда.

Ты знала это?

Ленивым было, точно Будда,

но незаметно

исчезло лето. В заплатах осень

души не греет.

Ты говоришь, что переносишь?

Ну что же, верю.

А впрочем… Впрочем, сижу в засаде

на нежность в слове.

И нет печальнее отваги

терпенья боли,

когда твой голос выдает

чужое имя.

Все в целом хорошо идет.

Однако - мимо.

Посвящается Ингмару Бергману

Когда играет Смерть с тобою в шахматы,

стенает на ветру Средневековье,

а на полях растоптанная пахота

междоусобною полита кровью.

Собаки воют по ночам, а может, духи.

Но морда у аббата шире стала.

И у народа вывернуты руки.

Сжигать и вешать – право феодала,

а также инквизиторов – у церкви

есть функция: посредник меж мирами.

Свет в замке родовом пока не меркнет?

Чума бредет незнатными пирами?

Повсюду – старая: в телах канав, в лохмотьях

и в остром взгляде из-под капюшона.

Ты чуешь, смелый рыцарь, смертной плотью,

что взмах косы – вопрос почти решенный?

Ты знал в походе сарациноклятом

ее – мечом, огнем – живому месть.

Вернувшись, щит и плащ свои ты спрятал.

Но здесь на каждом перекрестке – крест!

И разум, словно еретик, в ловушку загнанный,

на сцене мракобесия – в миноре,

когда садится Смерть с тобой за шахматы

и за спиной в прибое стонет море…