История про Ивана, баян и Любовь

Был он желанным гостем на свадьбах, именинах, крестинах… Однажды морозной зимней ночью шел с очередной веселой гулянки, упал под забором и отморозил руки. Вышел из больницы чернее тучи, месяц ходил сам не свой, а потом утопился, оставив сыну в наследство баян и талант.

Воспитывала Ваню одна мама, простая колхозница с русой тяжелой косой, аккуратно уложенной вокруг головы, и грустными глазами. Она до конца дней своих продолжала любить непутевого муженька и всю себя посвятила неугомонному Ваньке. Рос он добрым, шумным, шустрым ребенком, который больше всего на свете терпеть не мог школу, зато обожал голубей и баян. Играл с малых лет восхитительно, а пел так, что у слушателей сердце замирало. Только благодаря баяну и окончил школу - за активное участие в самодеятельности учителя натягивали ему тройки. И как ни просила Ивана мать, учиться дальше он не пошел, как и отец, зарабатывал музыкой. Компании, выпивка, песни, разбитные девчата – все это безумной вьюгой крутило его молодую жизнь, он словно видел сладкий сон, бесконечный-бесконечный. Очнулся на скамье подсудимых. За участие в драке его осудили на пять лет.

Писала ему в тюрьму только мама. Неровные строчки были размыты каплями слез. Иван целовал их и клялся себе, что больше никогда не заставит ее плакать. Ласковые материнские письма согревали его сердце, давали силы, но через два с половиной года они перестали приходить. Прислала весточку соседка баба Оксана, мол, мамка померла на Казанскую, схоронили возле отца…

После освобождения в родной городок возвратился совсем другой Иван. Вместо веселого кудрявого крепыша с горящим почти девичьим румянцем порог осиротевшего дома переступил худой, бледный, тяжелобольной человек – на зоне заразился туберкулезом, а самое главное, больше не хотел играть. Подошел к баяну, стоявшему на стуле в углу, стер рукой пыль и вернулся обратно к столу, на котором высилась бутылка водки.

Запил Иван ужас как. На работу его нигде не брали – кому нужен больной пьяница, так что пропивал он материнское добро: ковры, палас, одеяла, кровати, люстру, кастрюльки, чашки, банки, старые иконы, оставшиеся еще от прабабки. Настал день, когда во всем доме остались только драное одеяло, на котором спал хозяин, и баян, накрытый белой накидкой, давно уже почерневшей от пыли. Мучаясь тяжелым похмельем, Иван решительно подхватил инструмент и, чавкая весенней грязью, поплелся к дому бабы Оксаны. Старушки дома не было, вышла ее внучка – конопатая полная девушка, блеклая, как прошлогодний цветок.

- За стольник возьми, а, позарез надо, - Ванька приставил ладонь ребром к горлу и заглянул потенциальной покупательнице в глаза.

Та, не раздумывая, вытащила из курточки деньги. Он жадно выхватил их, небрежно опустил баян на лавку и поспешил за водкой, не видя, как долгим взглядом провожает его «прошлогодний цветок».

Похмелье опять было ужасным. Еле разодрав глаза, Иван мутным взглядом обвел пустую комнату. Продавать было решительно нечего, и вдруг он снова увидел баян и даже вздрогнул: в стороне от него на подоконнике сидела внучка бабы Оксаны.

- Зачем вы его продаете? - она кивнула на инструмент. - Это же все равно что самого себя продать…

Потом она соскользнула на пол и молча протянула Ване банку с рассолом.

- Вы всегда так красиво играли, а я смотрела и плакала.

- Почему? - хрипло спросил он, отставляя спасительный напиток.

- Боялась, что женитесь раньше, чем я вырасту.

Иван горько усмехнулся:

- Как видишь, успела, и конкуренток не предвидится.

Помолчали.

- Тебя-то как зовут? - поинтересовался.

- Люба. Мама ваша Любавой звала. Я ей часто помогала, когда она болела.

Он поднял глаза и внимательно посмотрел на гостью. Из глубины помутненной памяти выплыл образ пухленькой рыжей девчонки, которая нянчила такого же рыжего кота. Неужели это та самая Любка?! Теперь она превратилась в женщину. Платье плотно облегало ее крупную фигуру, подчеркивая бедра и высокую грудь, густые русые волосы спадали по округлым плечам, в них путались лучи смелого весеннего солнца. Сейчас Люба не казалась Ивану блеклой. В этих глазах и губах было столько жизни и нежности, что у него вдруг заболела душа, которую он так долго травил водкой.

- Иди домой, - зло бросил он, - и эту чертову погремушку неси отсюда. Быстро!

Она ушла, оставив баян, а он долго лежал на одеяле и беззвучно плакал, сам не зная почему. Вернулась Любава на следующее утро с большущей сумкой в руках.

- Я к тебе насовсем, - сказала еле слышно.

Ошарашенный Иван вскочил и бросился со всех ног к бабе Оксане, раздавливая тонкий лед в лужицах.

- Она что, ненормальная, эта ваша Люба? - заорал с порога.

- Ненормальная, - спокойно ответила пожилая женщина, не прекращая чистить картошку. - Вроде твоей матери ненормальная. Та твоего батю всю жизнь любила, а эта тебя, горемыку, и поделать с ней ничего не могу. Она же сызмальства по тебе сохнет. Никто другой ей не нужен, - бабушка вдруг бросила нож и заплакала.

Вернувшись домой, Иван вытащил из старого колодца ведро чистейшей воды, жадно напился до ломоты в зубах, умылся. Холодные струйки сбегали по лицу, шее, рукам, забирались под рубашку. Сел на пороге и вдруг остро почувствовал приближение весны. На старом кусте сирени набухли почки, а неизвестно откуда взявшийся скворец звонко щелкал незамысловатую песню и щурился на солнце. За спиной Ивана в светлых комнатах раздавались легкие шаги любящей его женщины, и теперь он точно знал, что это лучшая музыка на земле…

А за баян Иван все-таки взялся - в тот самый вечер, когда у него родился сын. Правда, к рюмке молодой отец не притронулся. Он бросил пить с того самого дня, как к нему переехала Люба. Живут они счастливо и тихо, правда, со средствами, как и у многих, проблема, но зато есть главное…