Линия Мажино

Их дома находились рядом: маленький, приземистый, похожий на партизанскую землянку домик директора школы, выбеленный белой известью под черепичной крышей, и новый, красивый, как говорят в деревне, «круглый дом» председателя колхоза. Народ на селе веселый и неунывающий, учитывая данное обстоятельство, сложил анекдот. Утро. На порог дома выходит председатель и поет: «Легко на сердце от песни веселой, она скучать не дает никогда!». Одновременно и директор школы проснулся, хочет выйти во двор, ударяется головой о низкую притолоку, из глаз сыплются искры, он наклоняет голову пониже, выходит и запевает свою: «А где мне взять такую песню?!».

Анекдот ходил, люди посмеивались, но его герои оставались, как говорится, при своих. Да… Шли шестидесятые годы, колхоз богател, было четыре отделения, в каждом свои бригады, техника, лошади, которые запрягались на празднование Русской зимы в тройки, соревнуясь в скорости и красоте каждого выезда. Тут тебе и сани, и брички, и линейки, и бедарки. Каждый выезд соответствовал статусу, времени и назначению выезда. Сельская молодежь, отучившись, возвращалась работать в колхоз. Школа была десятилетней и располагалась в разных корпусах, а их было уже пять.

Среди учителей были и фронтовики, четверо, да и сам директор школы, преподававший химию, воевал и даже переходил линию Мажино. Ох уж эта линия! Для Франции она была мощным укрепсооружением, а для нас, школяров, спасительницей от «неудов»!

Линия Мажино горячо заинтересовывала нас, когда надо было отвечать у доски валентность и химические процессы, которые ну никак не шли на ум после выходных, проведенных в снежных баталиях, на санках, на лыжах. Тут-то просыпался исключительный интерес к подвигам нашего дорогого Ивана Михайловича! Мы хором просили рассказать нам, как это было там, на знаменитой линии, и лицо директора преображалось.

Его полные щеки наливались юношеским румянцем, плечи под просторным костюмом распрямлялись, он даже будто становился выше. Темные волосы учителя еще не были седы, пряди сваливались на высокий лоб в такт его жестам, крупные руки уже не могли лежать спокойно на учительском столе, для большей убедительности Иван Михайлович приподнимал их и тяжело опускал ладонями вниз, будто припечатывая каждое сказанное слово. В эти минуты он был прекрасен.

Надо ли говорить, что его рассказ мы уже знали наизусть? Но нельзя сказать, что это было злоупотреблением с нашей стороны. Нет! Это было еще и любование преображением человека. Из тучного пожилого дядьки Иван Михайлович превращался в русского былинного богатыря. Это было трепетным приобщением нас, родившихся всего-то через семь лет после войны и понимавших, что герои - вот они, живут так же, как и мы, не лучше и не хуже нас самих и наших родителей, а значит, наши фронтовики - это чуть-чуть и мы.