Барон Федор Торнау: Необыкновенный кавказский пленник

Барон Федор Федорович Торнау – один из признанных исследователей Кавказа XIX века. Изучать Кавказ было его служебной обязанностью офицера-разведчика. В его воспоминаниях представлены этнографические материалы о неведомых ранее широкой публике народах. Написанные просто и доступно, сведения эти отличаются чрезвычайной точностью, что вполне позволяет назвать их научными наблюдениями. Торнау – личность, несомненно, неординарная. Собственно, его вполне можно называть и известным писателем, ибо «Воспоминания кавказского офицера» Торнау были весьма популярны еще в XIX веке.

Мы видим на портрете седого, явно немало повидавшего человека с усталым взглядом. А уж повидать ему действительно довелось! Потомок прибалтийских баронов Торнов (именно так правильно писалась фамилия, как заметил сам барон, до искажения ее «писарскою милостью разных военных канцелярий») родился в Полоцке в 1810 году. Дед и отец его были военными. Воспитывался Торнау в Царскосельском лицее, получив хорошее образование. С поступлением на военную службу, как сам отмечал, «судьба переносила меня из конца в конец России, помещая в разных частях огромной русской армии, на моих глазах боровшейся в Турции, Польше и на Кавказе». Русско-турецкий театр военных действий, Польша, Петербург – таковым было начало. В 1832 году Торнау попросил перевести его на Кавказ, где и прослужил 12 лет. Воспоминания о кавказских встречах, описание военных кампаний, мирных времен, дней, проведенных в плену, Федор Торнау позднее опубликовал в журналах «Русский вестник», «Исторический вестник». Отдельной книгой «Воспоминания кавказского офицера» изданы посмертно стараниями его дочери и видного общественного деятеля М. Семевского. Книга имеется в фондах отдела редкой книги Ставропольской краевой библиотеки им. М.Ю. Лермонтова. Примечательно, что один из экземпляров принадлежал военной библиотеке дислоцировавшегося в Ставрополе 83-го пехотного Самурского полка.

До сих пор еще, несмотря на все известные факты, Кавказ не до конца понят и изучен. Исследования Торнау стали ценной основой для книг нескольких авторов. Например, Н. Дубровин ссылался на него при написании «Истории войны и владычества русских на Кавказе». Сюжет более чем двухлетнего пребывания в плену при написании «Кавказского пленника», похоже, заимствован Л. Толстым.

Особенно интересным представляются круг общения Ф. Торнау и отношения с людьми. Ведь вольно или невольно его собеседниками становились и служивые люди разных чинов и званий, и кавказские горцы. Замечательно представляет автор впечатления от тифлисского своего окружения 1832 – 1833 годов (Воспоминания о Кавказе и Грузии // Русский вестник.-1869.-январь – апрель). По обыкновению подробно останавливается на раскрытии нравов, грузинских костюмах, особенностях характеров. И, конечно, не обходит вниманием семью Чавчавадзе, посетителем дома которых был постоянно. Звездами первой величины здесь выделялись Нина Грибоедова и ее сестра Катерина. Примкнув «скромным оруженосцем к многочисленной, не одними мундирами блиставшей фаланге ревностных обожателей их красоты и душевных качеств», автор не ставил целью «осаждать их сердца вздохами». И потому, как полагает, был обласкан благосклонным отношением и настоящей многолетней дружбой. «Я очень любил все семейство; и по сию пору не могу дать себе полного отчета, которая из сестер мне больше нравилась. Лучистые глаза Катерины Александровны и ее чудная улыбка жгли мне сердце, томная красота и ангельский нрав Нины Александровны обливали его целительным бальзамом; к одной стремились глаза и сердечные чувства, к другой влекло душу непреодолимою силой».

Не однажды, по путевым ли делам, или по необходимости лечить ранения и травмы, посещал Торнау и Ставрополь, и Пятигорск. О первом он отзывался весьма иронично. Вот штрих описания Тифлисских ворот, достопримечательности города, утраченной и лишь недавно восстановленной: «Спустившись под гору, улица упиралась в высокие каменные ворота, не то крепостные, не то триумфальные, красовавшиеся в чистом поле и поэтому ничего не запиравшие. Никому не удавалось разрешить трудную загадку, для чего поставлены эти ворота, – между тем нельзя было без них вообразить Ставрополь».

О жизни в Пятигорске написано Торнау не много, но емко. Кроме лечения, избавившего от «дурных последствий» падения с лошади, было еще одно событие, имевшее «хорошую сторону, доставив мне знакомство и дружбу замечательного по своему уму доктора Майера, выведенного Лермонтовым в его «Герое нашего времени» в образе доктора Вернера. Николай Майер, по свидетельству ссыльных декабристов, много помогал им, а по словам Торнау, «был другом всех кавказских страдальцев».

В литературе XIX века почти все, писавшие о Кавказе, горцев именовали черкесами. А Торнау нам их представляет не только по именам, но и указывает на происхождение и родственные отношения их друг с другом. Во втором разведывательном походе Торнау собрал сведения о местности от Гагры до р. Сочи. Его проводниками были ногайские князья Карамурзины. Сам же Торнау именовался в этом походе чеченцем Гассаном, не опасаясь быть узнанным, ибо встретить человека, знающего чеченский язык, на всем пути было исключено. Поход был успешным, и по результатам отчетов было высочайшее повеление впредь все исследования по правому флангу Кавказской линии поручать только Торнау.

Лето 1836 года Торнау провел в Минеральных Водах, готовясь к новой экспедиции: отрастил бороду, без которой нельзя было показываться в горах, получил проводников... Но именно в этом походе Торнау оказывается в плену. Поскольку в плен он был взят не в прямом бою, то его содержали вначале почти как гостя. Но за два с лишним года довелось хлебнуть всех «прелестей» жизни кавказского пленника, особенно после попытки побега. Однако и находясь в плену, он не оставлял занятий по сбору сведений о быте окружавших его горских народов. Разбираясь сам, и нам дает он понятие об обычаях абазин, кабардинцев, абадзехов. (Абазех – адыгская ветвь черкесской народности, вольнолюбивая, не признающая власть родовых старшин, как пояснял сам Торнау, написание слова далее дано по тексту воспоминаний.) Долгое время живя в ауле абазеха Даур-Алим-Гирея, он общался не только с детьми, любопытство которых приводило их в общество пленника. Как пишет в воспоминаниях, «от нечего делать» он «начал указывать абазехам разные домашние средства против простуды, испорченного желудка, ревматизма и других вседневных болезней». Научил их пить чай из ромашки, малины, земляники, употреблять разного рода припарки и даже сделал прививку от оспы детям Алим-Гирея. Этими действиями снискал себе славу, как бы сказали сейчас, целителя, «к которому стали приезжать за советом из дальних мест». Вынужденное затворничество заставляло его обращаться «от вечной думы к какому-нибудь материальному развлечению». Добыв кусочек карандаша, он рисовал на ставне и оструганных столбах, занялся резьбой палок для хождения в горах из кизилового дерева, причем, к удовольствию местных жителей, еще и оригинально украшал такие изделия.

У него сложились очень трогательные отношения с дочерью Алим-Гирея Аслан-Коз (Торнау дает перевод имени «Львиная груша»), принимавшей большое участие в его судьбе. Девушка явно влюбилась в Торнау, всячески выказывая ему свое расположение. Признавая сердечную невинность девушки, несмотря на ее кокетство «с видимою целью запутать меня в свои сети», пленник общался с ней часто, «потому что любил ее душевно за искреннюю преданность». Девушка принялась учить его своему языку и молитвам. Подчеркивая ее исключительность, Торнау дает несколько штрихов к ее портрету: «Она умела, что у черкесов встречается нечасто, читать и даже переводить Коран, а по-турецки писала не хуже другого эфенди». По-турецки, поясняет автор, потому что «письмена не существуют для черкесского языка»… Как говорят исследователи темы «кавказского пленника», будь на месте Торнау тот же Печорин, неизвестно, каков был бы сюжет. Но Торнау тем и отличался, что, «не имея желания придавать нашим отношениям поэтическое значение», описывал лишь факты. Общаясь с горцами, в чьих «словах и приемах всегда замечал много скромности и доброты», он сообщает о множестве других положительных качеств, присущих адыгам, абхазам, кабардинцам, с которыми довелось встречаться в кавказских поездках. К примеру, отсутствие самовосхваления и скромность в быту сочеталась у мужчин с невиданной выносливостью и ловкостью в бою. Восхвалять же подвиги черкесского воина позволялось лишь певцам, сами герои никогда не говорили о них.

После освобождения из плена Торнау лечился в Ставрополе, с радостью встретив там генерала П. Граббе, о котором пишет: «Мой первый военный наставник в военном деле, любимый и уважаемый мною, сколько можно любить и уважать человека его характера и военных достоинств». Вообще, в воспоминаниях Торнау множество людей получают не только точные, но и очень доброжелательные определения.

«За исследование совершенно неизвестных до сих пор частей Кавказа» император щедро наградил Торнау и вызволившего его из плена Т. Карамурзина. В последующем Торнау участвовал еще несколько лет в Кавказской войне. Затем, с окончанием Крымской войны, где он также принимал участие, в 1856 году был назначен военным атташе в Вене. В «Историческом вестнике» 1897 года опубликованы его путевые заметки о Вене, Венеции, городах Европы и встреченных там людях… Умер Ф. Торнау на 80-м году жизни в австрийском городке Эдлиц близ Вены.

Читая труды Торнау, невольно вспоминаешь народную мудрость, что человек проверяется не только физическими испытаниями, но и чинами и властью. Сумел же Торнау, пройдя путь от прапорщика до генерал-лейтенанта, сохранить простоту в общении, сберечь высокие нравственные качества русского офицера. Смог, будучи в плену у не самых мирных из горцев, найти с ними общий язык. Привлекает нас и его незаурядный дар наблюдательного литератора, с тонким юмором описавшего и быт горцев, и нравы высшей бюрократии, и свои многочисленные жизненные встречи. Высокое служебное положение, многолетнее пребывание в правительственных кругах, довольно близкое общение с императором – ничто не помешало ему оставаться простым человеком, честно служившим Родине.