Портрет

И что же от меня осталось?

Один упрямый взгляд вприщур...

Я вижу мамину усталость,

Но к ней пути не отыщу...

                            Юрий Беридзе.

А что от меня осталось? Упрямый взгляд серых глаз с чересчур темной выцветшей фотографии, стоящей на маминой тумбочке?

В маленькой, потрескавшейся пластмассовой рамке еще виден ершик короткой армейской стрижки, овал худенького лица, упрямо сжатые губы, желваки плотно сжатых челюстей. Единственное, что пока ясно просвечивается сквозь стекло, – ярко-голубые полоски десантной тельняшки. Это фото единственное, что я успел прислать маме из армии. Сразу после присяги. На ней мне восемнадцать лет и два месяца.

Каждое утро я вижу, как мама встает, молча одевается, уходит на работу. Тогда я остаюсь в затемненной комнате один. Время тянется медленно, очень медленно. Рядом со мной громко тикает старый будильник, который утром оглушительным звоном разбивает в прах и так чуткий сон мамы.

Мне не видно циферблата, и о том, что наступает вечер, я узнаю по солнечному лучу, пробивающемуся на исходе дня сквозь плотные шторы. Луч бьет мне в лицо и, отразившись от стекла, бросает зайчик на стену напротив. Теперь я знаю, что, как только луч уйдет с моего лица, раздастся щелчок автоматического дверного замка и я услышу, как стукнут об пол мамины сапоги. Потом я услышу, как она уйдет на кухню, поставит сумку и придет в комнату.

С порога она улыбнется мне. Я тоже обрадуюсь, но не подам вида. Дальше потянется такой же медленный, как и день, вечер. От одиночества и темноты за окном мама зажжет везде свет, включит телевизор и выкрутит на максимум ручку громкости старой хрипящей радиоточки на кухне. После этого она будет пытаться занять себя: вязать, читать, смотреть старенькую черно-белую «Чайку». Каждое дело будет сто раз начато, и ни одно не будет доведено до конца.

Умаявшись, мама потушит свет, в доме наступит тишина. Она войдет к себе в комнату, снова улыбнется мне, ляжет на кровать, натянет до подбородка теплое одеяло. Полежит с закрытыми глазами, потом откроет их и повернется на бок. Лицом ко мне. Я не вижу этого в темноте, но взгляд мамы чувствую так же явно, как несколькими часами раньше я чувствовал луч солнца на своем лице.

Мама начинает бесшумно плакать, зарывшись лицом в подушку. Иногда она включает ночник и долго всматривается в мое лицо. При этом губы ее шевелятся, и я понимаю, что она разговаривает со мной. За столько лет я научился читать по ее губам:

- Как мне тяжело, сыночка... Я знаю, тебе хорошо сейчас, где бы ты ни был...

А я смотрю на нее с портрета... Мама живая и одинокая, сильно состарившаяся и любящая, живущая со своей страшной бедой и надеждой...

Я – тонкий картонный лист бумаги с ненастоящим цветным мальчиком в красивой военной форме.