Анатолий Крищенко: Крышезнать

Деревенский котик Серый возлежал на крыше сарая. Полудремал. Воздух дурманил его хмельными осенними запахами, дыханием унавоженной земли. Жил котик сытно, радостно и весело. Мама Мурка приносила свежатинку-мышатинку. Регулярно и в большом количестве. Котик охотником не работал. Зачем? Пусть трудится мама.

Наблюдая сверху за жизнью на земле, любил будущий котяра пофилософствовать. Видел, баловень судьбы, с какой завистью на крышу посматривал Бобик. Завидовал Серому. Цепной пес старался скрыть зависть. Но пушистого верхогляда-наблюдателя не проведешь. Он легко угадывал настроение дворняги по печальным глазам.

Верхогляд спросил грустного пса:

- Как дела, цепной?

- Как всегда. Охраняю.

- А хозяин где?

- Как всегда. На грядках, - вздохнул пес.

- А я вот после еды думаю…

Бобик отвернулся. Серый пшикнул, как умеют пшикать только коты, и лениво продолжил:

- Жалко мне вас с хозяином, цеповичок. Вы всегда в работе. Бедолаги.

- Да какая же моя работа? - возразил пес. - Я лежу, сплю и лаю. Хозяин - другое дело. Он действительно бедолага. Землю роет лучше крота. У него, Серый, по-моему самая и есть жизнь собачья.

- Да ну?! - мяукнул Серый. - Значит, у тебя жизнь, выходит, человечья? А у него - собачья?

- Я не об этом. У хозяина нет отдыха. Человеки называют такую жизнь почему-то собачьей. А я наперекор им считаю, что у людей самая разумная жизнь на свете. Самая…

- Самая умная жизнь у меня, - перебил Серый. - Только я могу оценивать жизнь свою, человека и твою, охрана. Хотя, мяу-мяв, ты маленько прав. Только твоя жизнь, Бобик, малость смахивает на человеческую.

- А твоя? - гавкнул пес.

- Ну, сравнил. У меня верхняя жизнь - крышевая. А ваша - нижняя и нищая. Тьфу! Грязная.

- Ты мамкин халявщик, Серый. Паразит земли, - стойко огрызнулся гавкала.

- Называй меня Крышезнать, любезный. Запомнил, цепной?

- Гав, - громко отреагировал Бобик. - Умничаешь, молокосос?

- Я мудрей тебя. Я - крышезнать. Все про всех знаю. Мне сверху с крыши все видно. Про аристократов слыхал? Это я, - мурлыкал кот. - Запоминай, дворняга, так было и так будет. Если не согласен, давай поспорим.

Бобик молчал. Отвернулся. А Серый уже ласково, как это могут делать только коты, пропел:

- Мяу, мяу. Бобик-мобик, ты хороший-прехороший. Если так будешь меня величать, обещаю каждый день приносить тебе косточки.

- Гав, - угрюмо согласился пес. Что делать, коль так было всегда.

Но сделке не суждено было случиться. Куда-то исчезла мама Мурка, а кота- тунеядца поймал хозяин в доме за воровством. Крышезнать лапой добывал прямо из кастрюли и кость для Бобика, и мясо для себя. Хозяин воришку наказал хворостиной. Серому нисколько не было стыдно. Но было очень больно. Он сбежал куда-то. Пропал.

Хозяин завел другого кота.

Новичок оказался ловким охотником. Быстро очистил дом от мышей и крыс, за что полюбили его хозяин и собака.

Лежа возле будки, Бобик размышлял о Сером: погиб бедолага, какой он крышезнать, этот аристократ-бездельник.

Жизнь продолжалась.

Неожиданно объявился Серый. За бугром он потерял одно ухо, хромал, пооблез и исхудал.

- Мяу, мяу, - просил он жалобно прощения у хозяина.

Человек простил. Потому что он был человеком.

Бобик спросил:

- Как называть-то тебя сейчас, аристократом?

- Мяу, зови по-старому, Серым.

- А с крышезнатью что, простился?

- Угу. Простился навсегда. Да и не моя эта кличка. Украл я ее у людей. Ну, тех, что крышуют и в селе, и в городе.

- Хорошо им живется, таким людишкам? - допытывался пес.

В общем, праздно. Сытно. Но не долго.