Нырок

Где-то далеко за оврагами лениво заходило солнце. Прохладные лучи небесного светила высвечивали силуэт бежавшего Волка. Неожиданно зверь остановился. Жадно втянув терпкий воздух, раздраженно заворчал:

- Жутко, блин. Облава, что ли? И где этот мудрый Нырок? Кажись, где-то здеся.

Взглянув на колючий куст боярышника, хищник заметил знакомый серый комочек.

- Здравствуй, мудрый Нырок, - хрипло рявкнул Волк маленькой птичке. - Здорово, говорю, мудрый.

- Я совсем не мудрый, - неохотно ответил Нырок.

- А какой же ты, а?

- Думаю, что иногда я свободный. Но это мое заблуждение...

- Короче, - перебил Волк, не привыкший слушать. - Короче! Все базарят, что ты мудрый. Стало быть, мудрый. Понял? - хищник лениво зевнул от перенапряжения мыслей. - Ты мудрый, не свободный. Так-то, Ныр. А вообще, могет быть свобода в нашем могучем лесу, а? Я так кумекаю: не могет.

Нырок молчал.

- Ну что ты заглох! Баклань по добру про эту, ну, твою свободу. Ха-ха! Сво-бо-да! Это туман, брехня это, понял?

Нырок молчал.

- То-то, - хрипел зверь. - Заглох, мудрый. Запомни: чем больше свободы, тем меньше жратвы. - Волк настороженно прислушался: - Тихо-то как. Жуть. Как перед облавой. И про что мы толковали с тобой?

- О свободе, - пропищал Нырок.

- Во-во. О ней, падлюке. И о желудке. Так. Я слухаю тебя, мудрый. Ты базарь, базарь. Только попроще, без тумана человечьего. Там у людей все воры, все свои и кусать некого. Базарь проще. По-нашему, по-лесному.

- А проще так, - отвечал Нырок, - не всякая свобода вольна. Но всякая мечта свободна.

- Иди ты! - заорал Серый. - Дюже интересно. Только нам, волкам, это непотребно. У нас мечта рождается, как у всех богачей двуногих, ну, этих новых... А мысля у тех людей - наша, волчья: обманул, обокрал - и сытый стал. Понял? Это только кажется, что волки - хищники. Люди тоже - волки. Я в прошлой житухе был в шкуре человека. Так вот, мудрый, слухай: если приглядеться повнимательней к двуногим, то не каждый зверь нашей породы согласился бы стать человеком.

Помолчали. Волк продолжил:

- Слухай, а может, мечта и вправду рождается в голове? А может, в желудке? Мы как-то об этом и спорили на волчьем общаке. Глотки грызли друг другу. Но так и не поняли друг друга.

Нырок печально покачал головой и горестно заметил:

- Сейчас никто друг друга не понимает.

- Это почему?

- Все говорят и слышат только себя. И получается слышимая глухота в мире. Вот ты, Серый, меня слышишь?

- Вроде бы, - кивнул Волк.

- Но ты меня не понимаешь.

- Убей, сожри - не врубаюсь. Слышу, но не врубаюсь.

- Потому что у тебя слышимая глухота от перенасыщенности желудка, - неторопливо сказал Нырок.

- Можа и так. Желаний у меня завсегда океан, а возможностей - с ручеек.

- Не каждый талый ручеек попадет в океан. Но всякий земной родник поет только свою песню.

- Какую песню! - заорал, перебивая Волк. - Ты мне маленько пропой что-нибудь для пробы вкуса моего. Я песни люблю всякие.

- Слушай, - сказал Нырок. - Это песня нашего родника: «В моем журчанье жизни глубина»...

- Стой, стой, - перебил Волк. - Не пойдет твоя глубина. От нее страх как перед облавой. Короче! У нас в лесу конкурс не про глубину, а про нашу гимновскую песню. Соловей, короче, улетел. И вот мы объявили конкурс, ну, этот, гимновский. Я к тебе за этим, блин, и приволокся. - Я тут слова кое-какие, ну, такие фартовые на бересте царапнул. Ты под наш волчий вой нотно сваргань. На конкурсе этом лесном, блин, много певцов, птичек разных. Понял? Их потом мы станем кушать, но вначале вроде слушать. А ты, мудрый, мозгуй, да так, чтобы из всей кучи моя песня была верхней. Понял? Да ты вникай. Слова-то какие фартовые. Наши слова, волчьи. Они, правда, не того... зато в них наш базар. Ну, как это там, на верхней поляне у людей, балаганят: идеология - мать порядка.

- Любая идеология всегда насильна. Мы же в этом волчьем лесу вроде демократы...

- Не по делу базаришь. «Вроде, вроде»! Почему от нас тогда улетают за бугор соловьи, а? В нашем лесу должен быть волчий гимн и волчье направление общака. Понял? Короче, ты мне песню к утру сваргань под мои слова. И вроде тоже мои ноты, понял? Е-мое. Все мое, все мое, а не твое. Понял? Отвечай, сварганишь песню, а?

- А если не сварганю? - насмешливо спросил Нырок и добавил: - Что тогда?

- Ну, тогда... Я забыл тебе об этом сказать... Тогда твои дети. Мы их тогда сварганим. Они у нас. Понял? А?

- Хорошо, попробую, - после долгой паузы выдохнул Нырок.

- Лады, договорились. Утром я заскочу. И мы сделаем деловой обмен. Полюбовный. Понял?

Утром, как обещал, Волк прибежал к кусту боярышника. Он принес клетку из ивовых прутьев. В ней попискивали птенчики. Зверь громко позвал:

- Эй, Нырок, смотри, что я тебе приволок. Где ты? Эй, мудрейший! Давай быстрей мою песню. Мне надо еще своих волчат... А то они озверели от воя. Артисты...

Тут он ощутил, что ему прямо на морду что-то капнуло. Волк потер лапой и прохрипел:

- Кровь! Неужели у меня глаз кровит? - хищник еще потер лапой глаз, лизнул. - Нет, не кровит.

Взглянул наверх. То, что он увидел, заставило его сесть на землю. В растерянности Волк уронил клетку. Клетка раскрылась, и мгновенно из нее выпорхнули птенцы Нырка.

- Е-мое, - в сердцах взвыл меняла.

На макушке боярышника, прижавшись намертво к колючкам, застыл Нырок. Капельки крови падали на землю.

- Где моя песня? Где? - Волк со злостью тряхнул куст. К его лапам упал Нырок. Не веря своим глазам, зверь хрипло повторял: - Где моя песня, где?

Но Нырок его уже не слышал.

Вскоре после того случая лес сгорел. Конкурса волчьего гимна не было. Говорят, будто дети Нырка улетели в другой лес, где не намечались ни волчий общак, ни волчий гимн. Но хищники были.

Говорят, что так есть, так было и так будет. Но в это почему-то не верят. Мало ли что говорят...