О ненависти и любви к школе - мнение учителей

Я эти записки полистала, ряд глав прочла. Многое из сказанного - о коррупции, например, о жесткости и агрессивности школьной среды - имеет место быть. Но производит то же странное впечатление, что и прошлогодний телесериал «Школа»: по отдельности вроде правда, а все вместе - нет. Молодая идеалистка выплеснула на бумагу свое разочарование от того, что мир не идеален, причем в ее воображении мир крашен только черной краской, а сама она - исключительно белой. Психологи сказали бы, что это типичный пример «проективного мышления».

Но что все-таки в современной школе происходит, почему вокруг нее такие страсти? Поговорить об этом я решила с Надеждой Киричек и Инной Пешковой - педагогами «призыва» девяностых. Образовательная политика на их памяти менялась многократно, но в профессии - обе преподают литературу в ставропольских школах, а Н. Киричек еще и заместитель директора по учебно-воспитательной работе - они остались, интереса к ней не потеряли.

Надежда Киричек, склонная мыслить парадоксально, об упомянутой выше книге сказала, что цель любого творческого акта (каковым, естественно, является и писательство) - это привлечение автором к себе внимания. Сейчас обеспечить его можно, только вызвав сильные (и преимущественно негативные) эмоции. Страх, ненависть, отвращение... Молодые хорошо понимают суть менеджмента.

Инна Пешкова добавила, что желчная озлобленность помешала автору ощутить и высказать нечто, что могло бы помочь увидеть школьную ситуацию с разных сторон, а значит, более объективно.

Что она, эта ситуация, очень сложна, и выживать в ней учителю нелегко, мои собеседницы не отрицают. Вот некий «конспект» нашего разговора.

- Вам не кажется, что учительская фигура - не только в кино, литературе и журналистике, но и в жизни - все чаще становится объектом ненависти, агрессии? Например, звонит нам в редакцию сельская учительница, жалуется на то, что ее буквально преследует ученица-подросток: оскорбляет прилюдно, срывает уроки, чуть ли не угрожает расправой. На мой вопрос, какие меры она предпринимает, молодая женщина ответила, что противостоять этой агрессии боится: девочка якобы склонна к покушениям на суицид. «Вдруг покончит с собой и оставит записку, обвинив в этом меня, - сказала моя собеседница. - У меня двое маленьких детей, я не хочу в тюрьму...» Если вспомнить историю, произошедшую на Ставрополье, когда учительница получила-таки срок, поскольку девятиклассник, совершивший самоубийство, оставил видеозапись с обвинениями в ее адрес, то резон в подобных опасениях есть. Но тогда получается, что педагог в школе действительно совсем не защищен...

И. Пешкова: Специалист более защищен, когда он профессионал. Учительница из вашего примера явно не умеет работать с трудным подростком. Бегать от этой девочки - не метод.

Н. Киричек: Если копнуть любой конфликт поглубже, то обнаружится неумение выстраивать отношения. Например, педагог заявляет родителям ученика: «Ваш сын систематически не выполняет домашние задания!». Если я как учитель хочу, чтобы от этого разговора был толк, то должна предъявить факты: когда не выполнил, какие задания, что ему не дается... А самое главное, часто бывает, что в момент встречи на дворе уже март. Разговор должен был состояться максимум в прошлом октябре, сейчас поздно! Учитель не проявил ни сочувствия, ни желания помочь - просто сбросил свою беспомощность на родителя, вызвав у того агрессивные чувства. И начинается конфликт: «А вы приставлены учить - вы и учите, а я вашу математику не знаю!» и т. д.

И. П.: Я работаю в школе около двадцати лет, за эти годы сталкивалась с ситуациями, когда мне, классному руководителю, хотелось защитить ученика от коллеги, который именно своим непрофессионализмом довел ребенка почти до нервного срыва...

Н. К.: С другой стороны, не следует во всем на эпоху кивать, есть конфликты вечные. Вспомните, например, фильм шестидесятых годов «Доживем до понедельника». Разве противостояние героини, молоденькой учительницы, и ее класса выглядит менее острым, чем противостояние детей и педагогов в сериале «Школа»?

- Вечность школьного конфликта? В чем она, по-вашему?

Н. К.: В том, что, на мой взгляд, получение серьезного образования не может быть для ребенка комфортным, бесстрессовым, что бы об этом ни говорилось в образовательной инициативе «Наша новая школа» и как бы от нас ни требовали внедрения здоровьесберегающих технологий. В школе здоровье нельзя сберечь априори, потому что обучение - в любых образовательных системах - это труд, и тяжелый. Необходимы серьезные усилия, преодоление себя, наличие определенных способностей.

К тому же всего этого - и волевых качеств, и интеллектуальных - детям от рождения дается по-разному. Но большинство родителей в своем воображении выстраивают для ребенка успешную карьеру, обеспеченную жизнь.

Нас когда-то на лекциях по психологии учили, что агрессия возникает от фрустрации. А фрустрация - это неисполнившиеся желания, несбывшиеся надежды. На то, в частности, что ребенок будет хорошо учиться. В агрессии родителей учеников на учителя порой можно различить эту скрытую боль: «Зачем ты заставляешь меня видеть, что у меня не вышло, что я не смог вырастить своего ребенка успешнее, чем я сам? Замолчи!». И это - вечно.

Другой вопрос, что выражение агрессии во времени изменилось. Стиль поменялся, поскольку выяснилось, что хамство, воинственность, беспардонность принимаются обществом и оказываются очень действенными. Человек, не желающий общаться так, проигрывает. На вопрос: «Кто ты такая, чтобы давать советы, как мне воспитывать моего ребенка?» трудно ответить хоть что-нибудь. Так же, как на вопрос: «Да ты понимаешь, что я с тобой сделаю?!».

- Да, представить себе, что учительницу прямо в школе может избить отец ученицы, раньше было невозможно. Но в этом году такое случилось в Питере и Екатеринбурге и широко обсуждалось в обществе...

И. П.: Нынешние отцы - тридцати-сорокалетние, взрослели в девяностые годы. Для школы это было время надежд. Учителя получили возможность делать не то, что в бумажках сверху спустили, а то, что было по душе. Но тогда же были заложены и основы общества потребления. В ряде семей сегодняшних школьников есть только это стремление - потреблять. Здесь ответ на многие вопросы.

Государство, соответственно законам потребления, вписало образование в сферу услуг. Учитель при этом превратился то ли в обслугу, то ли в мелкого чиновника «четырнадцатого класса». Он должен оказать услугу и отчитаться (что даже важнее!) перед завучем, тот - перед директором, дальше - управление или отдел образования и т. д. Создается чиновничья цепочка, которая давит на учителя. Мы за каждый свой шаг отвечаем написанием кучи документов. Я уделяю составлению этих бумаг большую часть своего времени. Кроме того, от меня хотят, чтобы я не замахивалась на духовность в преподавании литературы, на воспитание в учениках художественного чувства, а готовила к ЕГЭ. Не «беседы в садах Ликея» (Сократ), а чтобы балл был повыше. И при этом чтобы родителей поменьше беспокоила, то есть «выдавала продукт» бестревожно. Все это никак не делает учителя в глазах общества успешным человеком.

Директорам школы тоже нелегко. Они у нас теперь все менеджеры. Должны думать, как газон на школьном стадионе подстричь по нормам Роспотребнадзора. Те времена, когда руководитель собирал педколлектив школы «под идею», остались далеко позади...

Н. К.: Мы с Инной под такую педагогическую идею когда-то и пришли в гимназию, где создавалась кафедра классных воспитателей.

- Знаю, что эти кафедры почти везде упразднены. Может, и хорошая была форма воспитательной работы с детьми, говорят управленцы, но экономически невыгодная...

Н. К.: Вся эта ситуация «экономической выгоды» в образовании, этой купли-продажи приводит к диким каким-то вариантам. Для поступления в некоторые вузы нужно пройти тесты на профпригодность, выявляющие, по сути, психологическую возможность или невозможность существовать в профессии. Я недавно была свидетельницей того, как выпускники отрабатывали с репетитором профтестирование (!). С учетом «шкалы лжи»!

Дети видят, что в жизни эта шкала - зашкаливает. Не буду много говорить о самых банальных примерах, когда мама одиннадцатиклассника объясняет учительнице: «Да не доставайте вы нас так с этой подготовкой к ЕГЭ! Мы подсуетимся, где надо, и будут у него нормальные баллы...».

И. П.: Мне кажется, что агрессивный выход подростков на Манежку более всего был их протестом против лжи и фальши взрослых.

*****

...Мы разговаривали еще долго. О проблеме профессионального выгорания учителей и необходимости этот процесс корректировать. (Если бы у наших психологических центров при образовании до этого руки доходили; там тоже текучки, всяких кампаний и бумаг выше крыши.) О том, повысят ли в школах зарплату на 30 процентов или будет как с введением НСОТ, по принципу «хотели как лучше».

Почему-то мне вспомнилась самая первая моя статья об учительской жизни, написанная в начале семидесятых годов прошлого века и опубликованная в краевой молодежной газете. Тогда, студенткой третьего курса Ставропольского госпединститута, я поехала к подружке, которая наш вуз уже окончила и по распределению преподавала литературу в сельской школе. Я описала ее рабочий день: уроки в две смены, перекусывание пирожками в буфете, ученики, их родители, коллеги...

Что мне было понятно, это что я так долго не смогу. (И действительно, меня хватило только на четыре года работы в школе. Да и героиню того моего очерка довольно быстро заметили в районе, и она сделала успешную по тем временам комсомольско-партийную карьеру.) Что мне непонятно до сих пор, это как учительский труд можно выдерживать долгие годы.

Про то, что в школе работают только те, кому уйти некуда, - неправда. Многих педагогов знаю, которые и в вузах преподавать могли бы, и в управленцы отправиться, и в журналисты. А то книгу написать...

Но они, как мои собеседницы, не уходят. Любят, наверное, свое дело. Как бы хотелось, чтобы это ценилось. Чтобы мешали им поменьше...