Последнее прости муж сказал лишь перед смертью

Спустя два месяца отец вновь женился, и горше момента в ее юной жизни не было. Девушка стала реже бывать дома, училась и жила своими заботами, пыталась подрабатывать, чтобы меньше зависеть от отца. Однажды на стройке, где их группа проходила практику, появился молодой прораб. Парень взрослый, двадцати семи лет, высокий, симпатичный. Стали встречаться, через какое-то время Владимир позвал Таню замуж. Подумала: домой возвращаться не к кому, никто ее там не ждет. И решила предложение принять.

Отгуляли свадьбу, родители мужа приняли ее как родную дочь. Сын у них был единственный, а потому капризный, характерный. Невестка - полная противоположность ему: ласковая, трудолюбивая, совестливая. Она к ним с добром - и они к ней всем сердцем. Таня благодарила судьбу за таких родителей. Слово «свекровь» она даже не произносила, не было такого в ее речи. И всю любовь, не растраченную на свою рано ушедшую маму, она перенесла на мать мужа.

Молодые жили первое время хорошо. Работая прорабом, Владимир часто бывал в командировках, возвращался - встречам радовались, а когда приходилось снова уезжать, Таня искренне огорчалась. И потому стала уговаривать мужа поменять место работы, найти другую, поближе к дому, к ней. Согласился. Уже две дочки у них были - полноценная семья, живи и радуйся. Но не один раз пожалела Таня о том, что заставила мужа сменить работу: что прежде его не было дома, что сейчас. Часто был он пьян, груб, помощи от него никакой. В доме воцарилось беспокойство.

К тому же Таня стала испытывать по отношению к мужу прямо-таки животный страх. Он грубо бранился и по всякому поводу так взрывался, что перечить она даже не пыталась.

Так вот и жили. Когда случалось, что он был не в духе, бежала под родительский кров. Его родители тоже страдали: у сына бесконечные растраты на работе, не успевают выплачивать. А еще стали поговаривать, что Владимир ходит «налево», да и сама Татьяна чувствовала: нет теплоты в их отношениях.

Ее всю наполняла огромная обида за прожитую комом жизнь. Вспоминала, как часто привозили мужа и вываливали из машины, словно куль муки, а они всей семьей тащили его в дом на кровать. Даже когда он не появлялся совсем, она чувствовала на расстоянии, что он пьян.

Ушла из жизни свекровь. Горевала невестка искренне: не стало женщины, которая на протяжении всей их совместной жизни с Владимиром хранила слабо тлеющий очаг. Владимир между тем тоже стал часто болеть. Сначала боли в желудке появлялись и проходили, потом боль перестала отпускать совсем. Решился на операцию, которая облегчения не принесла. Все чаще стал он лежать, таял на глазах. Его иногда приходили проведать сотрудники. Однажды они нагрянули после какого-то собрания шумной, навеселе, толпой. Тормошили его, рассказывали новости. Он даже засветился весь, ожил. Но они, конечно же, видели, что от прежнего Владимира осталась лишь тень. Среди гостей была и она, «та женщина». Таня ее узнала, впервые они увиделись с нею в больнице после операции мужа. Соперница крепко, с вызовом поцеловала его в губы. Ни от кого это не укрылось, но все сделали вид, что не заметили, и Таня тоже.

Хозяйка усадила всех за стол, суетилась, подавая угощение, приходила, уходила на кухню, не слишком прислушиваясь к их разговорам. Соперница между тем шутила и балагурила, откровенно обнимая Владимира, и даже предложила:

- Тань, садись с нами, выпьем за его здоровье!

Когда она отказалась, с вызовом произнесла:

- А я выпью! Видишь, Матвеич, значит, не любит тебя твоя жена!

Когда гости ушли, а муж задремал, утомившись от шумной компании, Таня, убрав на кухню посуду, мыла ее и плакала, не сдерживая слез, вспоминая все нанесенные ей обиды. Могла она, конечно, сейчас все ему высказать: теперь она его не боялась, сейчас бы она с ним справилась. Но нельзя уже было высказывать, поздно - ничего не исправить. К тому же лежачего не бьют. Сейчас нужно все простить...

Он страдал от болей все сильнее, пытался даже наложить на себя руки, после чего она стала прятать ножи. Горевал: если бы вернуть здоровье, никогда бы не пил. Жена успокаивала:

- Вот поправишься, и заживем лучше всех.

Через неделю ему стало значительно хуже. Его знобило, и жена укрывала его одеялом:

- Сейчас теплей тебе станет.

Он негрубо отстранил ее от себя:

- Не укрывай меня, мать, ты и так меня всю жизнь согревала, а я... эх…

Потом повторил много раз: мать, мама, ма, ма, ма... И замолчал навек.

Защемило ее сердечко, забыло все унижения – может, и правда, все понял, осознал. Остался бы жить – может, все бы у них наладилось? За много лет супружеской жизни это были единственные слова признания. Владимир, конечно же, знал, что обижает ее, но считал выше своего достоинства просить прощения. Гордый был…