Имена более 200 тысяч советских воинов названы в «Книге Памяти Ставропольского края»

Едва ли не половина данных о бойцах и командирах в «Книге Памяти» заканчивается строкой: «пропал без вести». Итог тяжелого дыхания войны, народного бедствия, безвозвратных потерь. Больше всего – в сорок первом году.

Мир тесен. В этом я убедился, и в который уже раз, когда приветливая соседка по дому Светлана Борисовна обратилась ко мне с просьбой, последней надеждой, хоть что-нибудь узнать об отце Борисе Григорьевиче Скрынченко. В «Книге Памяти» о нем имеется лишь скупая строка: «…Военврач II ранга, пропал без вести 00.00.1941 г.».

Но если пока еще молчат архивы, то сохранились крупицы дочерних воспоминаний, радостные и печальные мгновения… Что могла знать пятилетняя девочка об ужасе военных потерь, разве что чувствовать свою личную горькую утрату? А еще были рассказы мамы Ольги Алексеевны. Минуты откровений, замешанных на обостренных вдовьих чувствах. Так и входили в жизнь взрослеющей дочери детали жизни мужа и отца до последних минут расставания.

Кадровый военный, участник Гражданской войны, событий на Халхин-Голе, финской кампании, выпускник медицинского факультета Северо-Кавказского государственного университета в Ростове-на-Дону, Борис Григорьевич Скрынченко в 1930-1940-е годы возглавлял военные госпитали в Станиславе, Виннице, Житомире, Киеве…

«…Как в той народной песне про 22 июня сорок первого: Киев бомбили, нам объявили, что началася война. – Светлана Борисовна с каким-то сдержанным трепетом вспоминает. – Спасая меня с мамой, не знаю, каким чудом отец пристроил нас в последний товарняк, и мы через долгие дни, неимоверные лишения добрались до Ставрополя, где жили папины родственники. Но спустя год все же оказались во вражеской оккупации».

Согласитесь, природа наградила человека способностью привыкать даже к самому страшному, а без этого во время войны можно было от горести и страданий сойти с ума. Никаких известий от мужа, жуткая безысходность… Еще до оккупации Ставрополя Ольга Алексеевна, кстати, выпускница Ленинградского педагогического института имени Герцена, чтобы как-то сводить концы с концами, пошла на работу в военный госпиталь. Бралась за любую работу, весьма далекую от филологической науки и учительской практики.

Думала ли, гадала ли она тогда, что судьба сведет их с замечательной женщиной Марией Лучник – вдовой известного в научных кругах России энтомолога Виктора Лучника.

«…Так вот, в начале августа 1942 года в Ставрополь пришли немцы. Мы ютились на квартире у женщины с тремя детьми. Конечно же, страхи, упреки, мол, ваш муж и отец партиец, фронтовик, военврач, стало быть советский начальник от соседей-то не скроешь, оккупанты дознаются… Пришлось искать другое жилье. Мама взяла меня за руку, и пошли мы по улице Дзержинского в сторону Краснофлотской, горемыки в чужом городе, застывшем в страхе. Отказывали многие, понятное дело. Наконец подошли к миловидной, как-то сразу располагающей к себе женщине. Наше счастье – это была вдова профессора Виктора Николаевича Лучника Мария Васильевна. Приняла без лишних слов, хотя и рисковала очень, и даже денег не брала. До последних дней – ее и мамы – оставалась нашим большим другом».

Стоит напомнить читателю: научная и краеведческая деятельность профессора Виктора Лучника была многие годы тесно связана со ставропольским городским музеем. Вместе с Георгием Праве и позднее, уже в роли директора (после смерти Г. К. Праве в 1925 году) он неустанно работал в музее, и музей рос не только по числу экспонатов и коллекций, но с удивительной быстротой качественно.

Отдавая должное документальным и вещественным первоисточникам, не перестаю удивляться устным рассказам о войне, военном быте на фронте и в тылу, если можно выразиться, «окопной правде», незамысловатым историям из уст простых людей. По своей сути, это зеркало народной жизни. Война втянула в свой огненный водоворот всех, от мала до велика. Устные свидетельства, разумеется, при строгом отборе составляют бесценную часть общероссийской историографии. Вспоминает Светлана Борисовна:

«В 1975 году нам с мужем на производстве дали путевку в один из черноморских домов отдыха в Адлере. В соседней с нами палате разместилась немолодая супружеская чета из Киева: она инженер, он врач. Разговорились. Спросили с удивлением: «Вы тоже жили до войны на Крещатике? А ваша девичья фамилия?». Отвечаю: «Скрынченко». Павел Григорьевич, так кажется звали соседа по палате, буквально обомлел. «Вот я перед вами живой, благодаря вашему отцу – начальнику передвижного военного госпиталя, которым командовал военврач Скрынченко. Когда окружение наших частей под Полтавой стало неизбежным, Борис Григорьевич твердо приказал: «Любой ценой вырывайтесь из окружения, только не плен!». Мы сумели вырваться и воевали до победы».

Так спустя десятилетия после войны догнала дочь весточка о героизме отца. Без сомнения, военврач Скрынченко оставался до конца человеком долга и чести. Он не мог оставить раненых, не имел права и сгинул в этом кровавом месиве. Кто теперь восстановит подробности…

И все это – за единственной, скупой строкой в «Книге Памяти» – пропал без вести в сорок первом году.