Мать. Рассказ Ильи Чумакова

И всем уже надоело: зачем так страдать? Ведь не один ее Коля на фронте. Мало ли там таких же любимых, родных и хороших. Жив и здоров, чего же так волноваться?

Она соглашалась, обещала не думать, но тотчас же снова возвращалась к мысли о сыне. Где он и что с ним? Жив или уже лежит где-нибудь у окопа с разбитой головой?

Видимо, это было предчувствие. В воскресенье пришел почтальон – угрюмый старик и подал письмо. Груня взглянула на незнакомый почерк на адресе и сразу все поняла. Это было извещение о гибели Коли в бою под Смоленском.

Матери дома не было. Она ушла в церковь молиться – и эта случайность в доме была как счастье. Что сталось бы с бедной старушкой от такого удара? Она не перенесла бы – и семья потеряла бы в один день и брата, и мать.

Решено было скрыть от матери горькую весть. Она не должна знать, что Коли уже нет. Они скажут ей правду только тогда, когда скрывать ее будет уже невозможно. К тому времени, может быть, приедет отец, он утешит ее и найдет, чем облегчить ее страшное горе. А сейчас пусть пока верит, что Коленька жив, что, как и прежде, он ждет от них писем, но в своем ожидании не находит минуты, чтобы дать о себе весть.

Слезы горькой утраты были насухо вытерты – и мать, вернувшись домой, ничего не узнала. Церковная молитва, видимо, освежила ее. До самого вечера она ни разу не вспомнила о Коле, не вздохнула, не смахнула слезы. Только вечером вдруг притихла, пригорюнилась и долго сидела в раздумье, опустив на колени недовязанный носок.

Видно, в молитве она нашла облегчение, потому что вскоре совсем перестала томиться тревогой за сына. Приходил почтальон, но она уже не срывалась со стула, как прежде, не поднимала на него своих умоляющих, жаждущих глаз. Возвращалась из церкви, брала спицы и, устало опустившись на стул, до синих сумерек плела и плела то шерстяные носки, то теплые варежки, то снова носки.

– Мама, – говорила Груня, обнимая старушку, – да сколько же ты будешь их плести? Ведь этих варежек и носков на целую жизнь ему хватит!

– Ничего, милая, – тихо отвечала старушка, не отрывая взгляда от спиц, – зима длинная, пригодятся.

Так прошел месяц. Под окном в палисаднике липа осыпала желтые листья. Дыхание близкой зимы окутало город. По затуманенным стеклам заструились невеселые слезы сентябрьской изморози. Солнце исчезло, и в квартире стало сумрачно и уныло. Тянуло ко сну, и все ложились спать почти с вечера, лишь одна мать не хотела ложиться, сидела в кресле и в своем одиночестве долго шуршала железными спицами.

И вот однажды, вернувшись из церкви, она принесла пустой фанерный ящик. Поставив его на столе, она обклеила его изнутри чистой бумагой и стала укладывать в него сплетенные ею носки и варежки. Она укладывала их долго, медленно и с такой нежной любовью, что Груня не выдержала и разрыдалась безудержно и громко.

– Мамочка! Милая! Да ведь Коли вот уже месяц как нет в живых. Вот уже месяц!

Услышав эти слова, старушка не пошатнулась, не схватилась за сердце. Только нахмурила брови и продолжала укладывать свою дорогую посылку. Уложив, тихо сказала:

– Об этом я, доченька, знаю давно. Я догадалась с первого дня… по вашим глазам. И если молчала, то хотела, чтобы вам было легче.

Она стряхнула ладонью слезу и снова потянулась к посылке.

– А носочки и варежки я плела для его фронтовых друзей. Зима длинная, и по всему видно, будет холодная…