Трибун

Отцу и сыну моей подруги
Ольги Хорошиловой посвящаю.

Александр Иванович сидел в кресле, вытянув далеко вперед ноги, и от души хохотал. Это был красивый осанистый старик — точь-в-точь, как ему всегда говорили, знаменитый артист Николай Крючков. Напротив, на широкой тахте, прыгал пацаненок лет пяти-шести, его единственный внук, и веселил деда. «Пока в Астъяханском кьяе есть хоть один коммунист, устье еки Волги было, есть и будет свободным!». Малыш поднимал ручку в сторону «еки Волги» и гневно сверкал темными глазами. Голос его был не по-детски зычным, сильным, властным. Видя, что восторженный зритель ждет продолжения, он запевал: «Айтееисты, Сталин дал пьиказ…». «Да это же настоящий трибун, – восхищался дед. – Ну внучок! Ну молодец…!».

Лет через десять, как всегда ожидая внука на летние каникулы, Александр Иванович встретил на вокзале незнакомого юношу — высокого, неожиданно серьезного, худого. Это и был внучок Сашка. Александр Иванович пришел в смятение: ну хорошо, повзрослел, вырос, но куда же делся тот жизнерадостный и открытый всему миру взгляд? Юноша застенчиво, как чужой, улыбался и молчал. Классический интраверт. Дед хорошо знал психологию типов, он вообще был яростный эрудит, убежденный в том, что жить в России полноценно могут лишь те, кто изучил ее историю, географию, русскую литературу и, конечно, много чего еще…

В юности Александр Иванович был одержим спортом и даже окончил спортивный техникум, но стать чемпионом ему не пришлось. Как-то шел домой, нес в руках охапку книг — Маркса, Ленина, Плеханова, а его хвать под руки – и повели «куда надо». Год отсидел в тюрьме по политической статье, как потом выяснилось, по доносу своего же однокурсника. Родители успели сообщить старшему сыну, между прочим офицеру НКВД, и тот приехал из Средней Азии вызволять братишку из беды. Вызволил, но из органов пришлось уйти.

Эту историю Александр Иванович рассказал внуку смеясь и даже показал тюремный фотоснимок (кто его мог сделать, как?), на котором на Сашку пытливо смотрел молодой неунывающий дедушка, а на обратной стороне его же рукой было написано: «И мысли родных не доходят ко мне сквозь толстые стены Тангея». «А что такое Тангей?» – спросил внук. Дед засмеялся: «Начальник той самой тюрьмы»…

- И ты после этого остался коммунистом, не разлюбил советскую власть?

- Наоборот! Был хоть и молодой, а понял, какая идет страшная беспощадная борьба.

Дедушке времен Тангея было 24 года. До начала войны оставалось 8 лет.

В то лето Александр Иванович и Сашка здорово подружились. Родные, старшая дочь и ее муж, прозвали их парочку «Александр I и Александр II». Целыми днями они сидели в саду, и Сашка не успевал менять кассеты, записывая воспоминания и размышления деда о войне. О диктофоне он забыл, лишь когда начались рассказы о работе Александра Ивановича в тюрьме, где тот укреплял свою любовь к России, преподавая зэкам историю, географию, русскую классику и одно время даже черчение. Внук никак не мог понять: как дедушке могли нравиться его уголовные ученички?! А потом понял: это он им нравился, потому что, когда его слушаешь, обо всем плохом забываешь, становишься почти как святой. И как это у него получается?

Александр II был прав… Дед обладал необыкновенным даром убеждения, а его знание жизни и редких фактов иногда были просто поразительны. Как-то на одной из встреч он рассказал своим слушателям о приезде какой-то итальянской делегации в Киев в 1952 году, где они увидели телевизионную вышку и были потрясены: трансляция шла из Москвы, а у них ничего о телевидении толком еще не знали.

- Но вы-то чего удивляетесь? – громогласно возмущался Александр Иванович, не верите даже… Сравните мощь СССР и проигравшую нам Италию!

В то время он работал в Доме офицеров, и любимым его делом было чтение лекций о международном положении. Его охотно приглашали в самые солидные организации, а за глаза и в глаза давно называли Трибуном. Он в совершенстве овладел искусством риторики, а его кумирами были Киров и… Цицерон. И даже те, кто начинал его слушать с иронией (надо же, какой артист!) затем смущенно склоняли головы, готовые идти за ним хоть в бой! Никогда, кажется, Александр Иванович не чувствовал себя таким счастливым. Здоровье на войне потерял, жена тоже начала болеть, дети, волнения, заботы, но в душе зрела сила… И вдруг, как гром с небес, грянул 1956 год. И это была первая смерть деда. Он сам так и сказал за обедом: «Вот моя первая смерть». Испугавшаяся жена, привыкшая к непоколебимой веселой уверенности своего мужа, тронула его за руку: «Ну зачем же так, Саша?». Может быть, она не поняла, а вот гостивший у Александра Ивановича старший брат, тот самый, что когда-то вызволял его из лап НКВД, тихо добавил: «Прав Сашка, это нам всем приговор. Дело теперь за временем».

Вторая смерть деда последовала в 1991 году. Это было тем печальней, что поначалу явление здоровенного седовласого мужика-президента даже вдохновило деда, и зять догадался, что ему никак померещился новый Сталин!

С этих пор Александр Иванович начал быстро стареть, ему уже было за 80. Он почти ни с кем не общался, жены Вали тоже пять лет как не было рядом, внук с семьей жил в Москве, и он все чаще лежал на своей тахте и громко разговаривал сам с собой. Родственники поначалу даже испугались, а потом привыкли. Разум деда был ясным, строй мысли по-прежнему возвышенным. В эти минуты он светлел лицом, молодел, улыбался. Точно так же вслух он когда-то проговаривал, лежа на этой же тахте, свои лекции и уроки. Такой у него был метод подготовки.

Однажды зять Виктор хотел к нему зайти, но остановился. Через застекленную дверь он увидел, как дед, сделав пару кругов по комнате, замер перед большим старинным зеркалом, три створки которого вобрали в себя его высокую фигуру. Закатное солнце окрасило просторную комнату в тревожные темные тона, и дед со своими отражениями стал похож на глиняных солдат знаменитого терракотового войска.

Когда-то Виктор подарил Александру Ивановичу внушительный красочный альбом «Китай». Дед часто рассматривал его, читал, листал, но больше всего его поразила история одной нашумевшей археологической раскопки. «Представляешь, – говорил он Виктору, – несколько тысяч воинов и полководцев, преданных своему императору, вылепили из глины, каждого в полный рост, и погребли вместе с ним, чтобы они охраняли его гробницу. Две тысячи лет назад! Это же современники Христа, и когда их откопали, увидели: идут один за другим — целое войско, и все, как живые! Нет, всё не зря, – сказал тогда Александр Иванович, – у нас тоже есть свой нетленный запас, свои преданные солдаты… И в земле, и над землей…».

Виктор хорошо запомнил и эти слова, и его лицо с какой-то молодой дерзкой улыбкой.

…Девяностолетнего ветерана похоронили с воинскими почестями. Внук Саша приехал попрощаться с дедушкой, лицо его было сведено страданием. Награды Александра I решили отдать на память и хранение Александру II. В Москве он собственноручно изготовил алую бархатную коробочку с прозрачной крышкой, куда поместил текст гимна Советского Союза и рядом боевые награды своего дедушки. Эта коробка висит у него на стене, как икона. А по рассказам Сашиной жены, каждый день после долгого компьютерного дня он обязательно находит минуту-другую, берет с полки том «Войны и мира» и читает вслух пару страниц текста. Голос у него, как и у деда, красивый, сочный, выговор великолепный, и иногда для собственного наслаждения, вслушиваясь в звуки родной русской речи, какую-либо фразу он повторяет раза три подряд.

Буденновск.