Два года жизни в аду

«Лето сорок первого запомнилось мне черным дымом горящих деревень, пылью дорог, скрипом телег, на которых везли раненых красноармейцев. Отступали поредевшие в боях полки и батальоны. Бойцы шли изнуренные, оборванные, голодные. Но не бросившие своего оружия, а потому – не побежденные. Сельские жители выносили им хлеб и вареную картошку, поили молоком, умоляли побыстрее возвращаться.

К осени сорок первого на Смоленщине развернулось партизанское движение. Всех, кого подозревали в связи с народными мстителями, безжалостно уничтожали каратели. В декабре сорок второго дошла очередь и до нашей деревни. Несколько человек расстреляли. Кого­то повесили. Остальных отправили на станцию, затолкали в товарняк. И побежали вагоны на запад…

Мне было уже десять лет. Хорошо помню тот путь от Смоленска до Слуцка. Голод, холод, надрывный кашель, стоны, крики, детский плач… Казалось, что этому не будет конца и что везут нас очень долго.

В Слуцке на скорую руку был построен концлагерь. Никогда не забуду длинные бараки, переполненные живыми и умершими от голода и болезней людьми. До сих пор перед глазами горы трупов, сваленных вдоль колючей проволоки, подходить к которой запрещалось под страхом смерти. Да, я была ребенком, но отчетливо понимала, что не сегодня так завтра такая же участь ждет и меня.

Там было много детей. Когда мы в бараках оставались одни (взрослых угоняли на работу), начиналась своеобразная игра: давили на нарах вшей – «кто больше?». Так мы учились считать.

Вшей было великое множество. Они были везде: в каждой складочке рваной одежды, на изможденных телах. Казалось, от этих паразитов шевелятся волосы на голове…

Этот ад продолжался до лета сорок третьего, когда юношей и девушек старше пятнадцати лет начали отправлять на работу в Германию. Нас же, ребятишек и истощенных женщин, развезли по деревням и хуторам Западной Белоруссии, которая до начала Второй мировой входила в состав Польши.

До сих пор благодарна этим людям – полякам и белорусам: они нас постригли, вымыли в бане, дали чистую одежду, накормили горячей картошкой с простоквашей. До сих пор помню вкус этой замечательной еды.

Мы с мамой попали к зажиточному хозяину­поляку. Шляхтич Станислав Томашевич имел много земли и скота. Мама работала в поле и прислуживала в доме. Я пасла коров и нянчила детей. Так и дожили до светлого дня освобождения Белоруссии в августе сорок четвертого.

Вернулись на Смоленщину. От нашей деревни осталось пепелище. Сиротливо торчали уцелевшие печные трубы. Бывшие дворы и огороды заросли бурьяном. Кое­где возвышались виселицы, главный признак насаждавшегося гитлеровцами «нового порядка». Поначалу ютились в землянках. Было и холодно, и голодно. Но разве сравнить эти трудности с тем ужасом, который испытали в концлагере? И самое главное – мы выстояли и победили!

Понемногу жизнь налаживалась. В пятьдесят втором я окончила среднюю школу, поступила в институт. Страна возрождалась, словно феникс из пепла…

Легендой становится наше прошлое. Все, кто прошел через горнило великой войны, до глубокой старости будут рассказывать детям, внукам и правнукам о тяжелейших испытаниях. А День Победы в этих воспоминаниях всегда будет самым ярким».