Болонская реформа образования: плюсы и минусы глазами Маяцкого

Недавно Михаил приезжал в Ставрополь, побывал в нашей редакции. Разговор начался с его книги «Курорт Европа», вышедшей на русском и французском. Автор утверждает, что европейские страны все больше превращаются в промышленную и культурную периферию...

– Михаил, что проистекает из «курортного поворота» Европы в той сфере, которую, вероятно, вы знаете лучше всего, – в науке и образовании?

– Происходит, например, явная инфляция ученой, образовательной иерархии. Нынешний обладатель степени доктора тянет, может быть, лишь на магистра полувековой давности, магистр – на выпускника хорошей гимназии и т. д. Что досадно, но вполне объяснимо. Информационный поток постоянно растет, дисциплинарные параметры усложняются. К тому же за последние пятьдесят лет европейское образование сильно демократизировалось, доступ к нему имеет гораздо большее, чем прежде, число людей. На памяти здравствующих еще французов времена, когда аттестат зрелости получала лишь четверть школьников. Сейчас Франция борется (сама с собой) за то, чтобы их было 80 процентов. Но невозможно при этом сохранить то качество образования, которое давалось избранным.

Стоит ли, как некоторые предлагают, вернуться к прежней схеме? Я за то, чтобы все желающие получили этот «образовательный цоколь», вкусили плодов цивилизации, образования, науки. Но нельзя людей обманывать, скрывать от них, что подобная инфляция существует. Раньше аттестат о среднем образовании давал гарантированный доступ к хорошим рабочим местам. Сейчас ничего не гарантирует даже университетский диплом. Во Франции два уровня высшего образования – университет, куда поступают без экзаменов, и так называемая «высшая школа», куда нужно пройти отбор. Когда–то в высших школах училась интеллектуальная элита, студенты с определенного курса считались госслужащими и получали зарплату. Сейчас даже эти выпускники не имеют гарантий трудоустройства.

Европа переживает смену вех. Мы живем, может быть, при последних европейских правительствах, которые еще обещают экономический рост в своих избирательных программах. На самом деле он невозможен. И не нужен – в связи с той же экологической озабоченностью. Сворачивается добывающая промышленность, вслед за ней – обрабатывающая. И то, и другое переселяется в развивающиеся страны, где идут мощные модернизационные процессы, бурно разворачивается экономика. Там дешевая рабочая сила и нет такого, как в Европе, уровня экологического самосознания. Даже высокотехнологичные производства все чаще строятся за пределами европейских стран.

Но зачем получать серьезное – инженерное, к примеру, – образование при отсутствии рабочих мест в той же промышленности? Вообще – напрягаться? Если диплом все равно не гарантирует будущего, то почему бы не поучиться там, где можно получить удовольствие? Где интересно. Нынешняя европейская молодежь отказалась от веры своих родителей в то, что человек живет, чтобы работать. Они живут, чтобы получать от жизни удовольствие. Это цивилизационный сдвиг. «Курортный поворот». Самые востребованные молодыми специальности – история кино, история искусств, психология... А в элитарных технических высших школах, на «трудоемких» факультетах университетов учатся студенты из Китая, Индии, других «восходящих» стран.

– Прошлой осенью вы выступали в Риге на гуманитарном семинаре, проходившем при поддержке фонда «Русский мир», где обсуждалось влияние на европейское высшее образование Болонского процесса. Россия, как известно, подписала соответствующую декларацию в 2003 году, но реализовывать Болонскую реформу начинает только в 2010–м. В ставропольских вузах она пока сводится в основном к переходу на двухуровневое образование – бакалавриат и магистратуру. Европейским же реформам десять лет. Какими вам видятся их итоги?

– Очень противоречивыми. Начать с того, что сама идея Болонского процесса, декларируемая как создание общего европейского пространства высшего образования, родилась наверху, в министерских кабинетах и на министерских заседаниях. Было несколько встреч министров образования Франции, Великобритании, Германии, Италии и других стран, в том числе Швейцарии. Но с реальными исполнителями – ректорами, профессорами, преподавателями университетов – никто ничего не обсуждал. Я тогда уже работал в Лозаннском университете и хорошо помню, что несколько лет мы не имели никаких документов, управление реформами велось устно. «Говорят, что в таком–то университете сделали так–то, не попробовать ли и нам так?..». И до сих пор, между прочим, Болонский процесс не прописан на уровне международного права. Строго говоря, ни одна страна, ни одно учебное заведение не обязаны в него включаться.

Университетские управленцы первым делом ввели так называемую «квантификацию», или кредитную систему. Если главная идея реформы состоит в том, что студент должен иметь возможность за период получения образования поучиться в разных вузах, а диплом, полученный в одной стране, – приравниваться к полученному в другой, то весь учебный процесс, по мнению чиновников, проще всего разбить на операции, каждой присвоить такое–то количество баллов, из которых должна сложиться определенная сумма семестра и т. д.

Но университет состоит не только из администрации, есть еще преподаватели. Им–то совершенно непонятно, как семинар, прослушанный где–нибудь в «тьмутараканском» университете, может быть приравнен к семинару, скажем, в Оксфорде! Я еще помню, как в первые годы Болонского процесса профессор говорил: этот студент приехал к нам оттуда–то (топонимику опускаю), я их знаю как облупленных, буду требовать, чтоб он написал семинарскую работу... И студенты писали, сдавали дополнительные экзамены. Теперь они к нам уже не приходят, а сразу идут в деканат. Там есть служба, которая занимается подсчетом этих баллов, кредитов, пунктов.

Таким образом, весь строй современного университета показывает студенту, что содержание процесса образования никакой роли не играет! О нем и не говорят. Если ко мне подходит студент с вопросом, то я наперед знаю, что спросит он не о русской цивилизации, литературе, философии, – это будет вопрос о баллах. У каждого студента сейчас своя специфическая ситуация, свой административный случай – набор спецкурсов, семинаров, модулей. Разрулить это способна только секретарша деканата! И студенты на переменах, в метро, автобусе говорят только об этом.

Далее. О бакалавриате–магистратуре. В европейском университете и раньше пяти–шестилетнее обучение делилось на два цикла. Но для получения диплома отучиться нужно было на обоих. Авторы Болонской реформы предложили каждую из этих фаз сделать автономной. Через три года, после первого цикла давать диплом бакалавра и выпускать. Что, безусловно, экономит деньги государственной казны. В результате на рынке труда оказалась масса бакалавров, которых на работу никто не берет. После магистратуры нельзя устроиться, каким же чудом – после бакалавриата?!.

Еще один тревожный момент состоит в том, что, закончив бакалавриат, можно пойти учиться в любую магистратуру своего факультета, по любой специальности. Крупные кафедры могут из желающих выбирать. А маленькие, такие, как наша, вечно находятся под угрозой закрытия. Приходит человек и говорит, что хочет поступить в магистратуру по славистике. При этом бакалавриат он закончил по истории живописи. Мы его вынуждены брать, даже если он по–русски не говорит и кириллицы не знает. Иначе нам магистрантов не хватит и деканат будет пальцем грозить...

Причем студент поставлен в ситуацию, когда он вынужден направление образования менять. Потому что углубленное обучение одной специальности не приветствуется, приносится в жертву приоритету «мобильности». И если в резюме выпускника не будет, к примеру, сказано, что он отучился в стольких–то вузах (лучше в разных странах), то его сочтут безынициативным и бесперспективным лежебокой.

Студенческая мобильность в рамках программы «Эразмус» – еще один столп Болонского процесса. Лично я не против поездок студентов на стажировку. Традиция эта существует в Европе со времен Cредневековья. Но раньше ездили «дикарями» – то есть по велению сердца и ума – туда, где сильный профессор, перспективная научная школа, хорошая библиотека. Теперь это делают «организованно», с заранее утвержденными документами, со своими стипендиями. И без особого выбора, чем будут заниматься, – это забота сотрудников отдела поступления и записи, консультантов и секретарш. На учебе особенно не зацикливаются, ездят по дежурным достопримечательностям. Даже языковой практики большой не получается, потому что общаются чаще на «стьюдент инглиш» между собой, чем с местными. Особой популярностью пользуются Италия, Испания, Греция – налицо, скорее, туристический, «курортный», а не научный интерес...

– Стало быть, начинающаяся в России реализация Болонской реформы добавит сложностей нашему высшему образованию?

– Безусловно. Парадокс, на мой взгляд, в том, что поскольку сегодня одной из главных его проблем является коррупция, то включение в общеевропейское образовательное пространство может оказаться позитивным: российская высшая школа поправит свое здоровье за счет европейского благополучия в этом вопросе.