Адам и Ева

Два моих брака рассыпались, как засохшие лепестки розы, забытой в вазе. Мужья исчезали тихо, без скандалов. Забывая в ванной зубные щетки и тапочки в прихожей, они уходили, в основном когда меня не было дома. Расставание происходило исключительно по-английски. Встречаясь на официальной церемонии расторжения брака, мало-мальски понятного объяснения я ни разу не получила. Сбегали и законные мужья, и любовники. Но одну закономерность из всех этих опытов я все-таки однажды вывела: такие Адамы с такой Евой не приживаются. Конечно, я могла родить «для себя» ребенка, но было одно НО, через которое я никогда не перешагну. Сама я выросла с мамой, отец ушел, когда до моего рождения оставалось несколько месяцев. Почему он нас бросил, не знаю. Мама об этом не рассказывала, на мои расспросы всегда коротко бросала: «Подлец». В глубоком детстве, не зная значения этого слова, была уверена, что это настоящее имя моего папы. А я всю жизнь мечтала иметь отца или хотя бы старшего брата.

По карьерной лестнице поднялась до замдиректора крупной фирмы. Сама купила и обставила квартиру, дом у меня «полная чаша». Много читаю, люблю театр, музыку: одиночество очень способствует самообразованию. Не скажу, что не нравлюсь мужчинам, но серьезных отношений хватает не более чем на месяц.

Я уже на все махнула рукой. Ведь взаимная любовь — это подарок судьбы, но какова судьба — таков и подарок…

Дни бежали, и жизнь проходила так быстро, будто ей со мной было неинтересно. Моя подруга Иринка, как капитан тонущего корабля, была все время рядом. Благодаря ей всех гадалок нашего городка я уже знала в лицо.

От Иркиной жалости мне становилось еще хуже, и однажды, выпроводив ее, я поняла, что надо срочно чем-то заняться, иначе тоска снова затопит слезами душу. Подошла к шкафу, стала наводить порядок и увидела новую, еще с этикеткой, дубленую куртку, которую подарила своему последнему сердечному другу, а тот второпях ее забыл. Я сорвала дубленку с вешалки, свернула ее и выскочила из квартиры.

С недавнего времени у нас в подъезде поселился бомж. Появлялся он только поздно вечером, когда обитатели дома, вернувшись с работы, уже отдыхали. Забивался под лестницу, поближе к батарее, и никому не показывался на глаза. Покидал теплый подъезд утром, до того как первые жильцы выходили из квартир. Словом, никому не мешал, поэтому шума из-за него никто не поднимал.

На улице холодало с каждым днем, декабрь пробовал свои силы, ночью припорашивая первым рыхлым снежком город, затягивая хрупкой слюдой лужицы.

Как была, в тапках, я спустилась на первый этаж, прижав к себе мягкий теплый ком. На площадке было светло, и в подлестничный полумрак нырять мне не хотелось. Я тихонько позвала:

– Бомж, ты здесь? Выгляни на минутку.

Послышался глухой кашель, возня, и, наконец, он выглянул из своего угла. Впервые я увидела его так близко. Заросший черной бородой по самые глаза, довольно высокий, широкоплечий, какой-то крупногабаритный. Он стоял и смотрел на меня исподлобья — вопросительным взглядом.

– Слышь, бомж…

– Я не бомж, а бич.

От удивления я замолчала. От него не несло запахом помойки и перегара, и голос был скорее простуженный, чем пропитый.

– А какая разница?

– Бич — это бывший интеллигентный человек, хотя интеллигент не может быть бывшим. Но меня так прозвали.

– Надо же! Слышь, не побрезгуешь курткой? Она новая, ненадеванная.

Развернув обнову, глядя то на него, то на куртку, прикидывала на глаз, подойдет ли по размеру. Он неожиданно подошел так близко, что я шарахнулась в сторону и упала бы, зацепившись ногой за ногу, если бы он не подхватил меня. Молча взял из рук куртку, кивнул и ушел к себе под лестницу.

Пулей взлетев на второй этаж, я не могла отдышаться и долго стояла, прислонившись спиной к своей двери. Удары сердца отдавали в виски, в затылок, а талия помнила тепло и силу его руки.

Утром я проснулась рано и почему-то подошла к окну. Смотрела во двор, с каждой минутой светлеющий от наступающего дня. Просто смотрела или кого-то высматривала? Знакомая широкоплечая фигура, немного сутулясь, пошла от дома по дорожке. Знакомая фигура в знакомой куртке. С тихим ужасом я подумала о том, что уже докатилась до бомжей, потом сама же себя поправила – до бичей.

День закрутил рутиной будничных дел и отвлек от невеселых мыслей. После обеда позвонила Ирина и загадочно сообщила, что ровно в шесть ждет меня по определенному адресу. Куда мы идем и зачем, сказано не было, но по тону я догадалась, что это очередная авантюра, состряпанная моей подругой, чтобы хоть как-то изменить мою незамужнюю жизнь.

Ровно в назначенное время, поджидая вечно опаздывающую Иринку, я вышагивала перед витриной магазина «Меха», поглядывая на шикарную шубу из голубой норки, кокетливо наброшенную на плечи манекена. Шальная мысль купить это дорогущее чудо все больше занимала мою голову.

В комнате, похожей на гостиную, стояло много мягкой мебели, за небольшим столиком расположилась дама бальзаковского возраста, известный в городе психотерапевт. Мягко выводя меня на беседу, она разговаривала со мной, как с душевнобольной, обещала помочь в решении моих проблем, объяснить причину ошибок. Механически отвечая на ее, как мне показалось, странные вопросы о моих вкусовых, цветовых, литературных пристрастиях, я думала о том, брать мне шубу или нет. Серьезно эту тетку я не воспринимала, в ее методику не верила, поэтому и не напрягалась. Ира сидела тут же и что-то строчила в блокнот, не надеясь на свою память. Наконец тетка встала, показывая этим, что прием закончен. Уже на улице я принялась отчитывать Ирку:

– Чего еще выдумала? В следующий раз куда пойдем?

– Я во всем разобралась, до меня дошло, в чем твоя проблема. А ты поняла?

– Поняла бы, если б слушала… Ирка, там такая шуба продается… Сказка.

Иринка тяжело вздохнула и посмотрела на меня полным укорам взглядом.

– У тебя море нерастраченной любви, вот ты этой любовью мужиков и душишь, пеленаешь заботой, нянчишь. Есть жены-любовницы и жены-матери. Ты — мать. Потому они и бегут от тебя, чтобы не утонуть в твоей жалости.

Я остановилась, смысл Иринкиных слов развернулся передо мной как цветастый веер. Молниеносно реагируя на сказанное, память услужливо восстановила моменты, в которых ее доводы оказались чистой, как слеза ребенка, правдой. Мы стояли, глядя друг на друга.

– Ну, что? Поняла? Теперь знаешь, что надо делать?

– Ага. Купить ту шикарную шубу…

На корпоративную новогоднюю вечеринку я заявилась в новом стильном костюме. Сделала маникюр, прическу. Все это народ кое-как пережил, но моя шуба… Я веселилась от души, видя их натянуто-кислые лица: такой покупке стоило позавидовать! Весь вечер за мной роились наши гости, коллеги-мужчины баловали небывалым вниманием. Я была в ударе: сыпала остроумными шутками, даже спела несколько романсов, подыгрывая себе на пианино. А потом мне стало скучно. Щемящая грусть, которую не вспугнули ни громкая веселая музыка, ни смех, сжала сердце. Вызвала по сотовому такси. Оделась, выскользнула на улицу. Моего отсутствия даже не заметили, никто не кинулся за мной вдогонку.

Расплатившись с таксистом, я вошла в плохо освещенный двор. Уже подходя к подъезду, заметила в углу два красных сигаретных огонька. Стала как вкопанная. На слабоосвещенный пятачок из темноты выходили чужие люди, которых я ни разу здесь не видела. Один что-то достал из кармана и по щелчку выбрасываемого лезвия я догадалась, что это нож.

– Ребята, давайте по-хорошему. Что вам надо? Лучше пропустите меня, а то я сейчас закричу, муж выскочит. Он у меня прокурор, и вам мало не покажется…

Я несла чушь, пытаясь как-то с ними договориться, но они молча наступали. О попытке удрать не могло быть и речи, потому что на десятисантиметровых шпильках далеко не убежишь. Сдаваться просто так я тоже не собиралась, поэтому и стала громко кричать, надеясь на помощь соседей. Грабители бросились ко мне как по команде. Один вцепился в сумку и стал ее тянуть на себя, второй пытался закрыть мне рукой рот. Я кричала, используя всю мощь своих голосовых связок, но ни одно окно не открылось, нигде не зажегся свет, как будто во дворе ничего не происходило или в доме все вымерли. Бороться с двумя громилами нелегко, и я поняла, что скоро мне наступит конец. Внезапно один бандит от меня отлетел, второй, тянувший сумку, тоже ослабил хватку. Воспользовавшись этим, я развернулась и двинула согнутым коленом ему в пах, как когда-то учил Иркин муж. Мужик охнул, осел. Я бросилась ко второму, который с кем-то сцепился. Они катались по асфальту, а я молотила своей многострадальной сумкой, не зная, кому достается от меня: нападавшему или неизвестному защитнику. При этом я орала, не умолкая ни на минуту: «Помогите! Милиция! Убивают!» Второй немного оклемался и набросился сзади, пытаясь сорвать с меня шубу. Не на ту напал, голубчик! Неизвестно, откуда взялись силы, потому что я так ударила его локтем в живот, что он застонал и повалился набок. Один из возившихся на земле вдруг громко вскрикнул, а второй, резво отскочив в сторону, бросился к своему подельнику, корчившемуся от боли, подхватил его и поволок со двора. Мой защитник лежал не шевелясь. Я подбежала, бухнулась рядом с ним на колени и только тут разглядела знакомую куртку. Бич лежал без движения, а по светлой замше расплывалось темное пятно. Ползая рядом по грязи, я лихорадочно вспоминала начальный курс ГО, на котором нас, студентов, обучали, как оказать первую помощь пострадавшим. Отрывая от своей моднющей батистовой кофты кусок, я пыталась остановить кровь, обильно сочившуюся сквозь мои пальцы. Он уже, по-моему, даже не дышал. Приподняв одной рукой с земли его голову, второй зажимая рану на животе, я рыдала на весь двор, на весь город, на всю планету. Я выла, как обычная баба, оплакивающая потерю мужа, защитника, кормильца. Выла и уговаривала, упрашивала, умоляла:

– Бич, миленький, не умирай! Потерпи, сейчас «скорая» приедет! Не бросай меня, бич!

Слезы лились рекой, смешиваясь с дорогой косметикой и разъедая кожу. Роскошная шуба, запачканная грязью, темнела пятнами его крови. Но мне было на нее глубоко плевать. Умирал человек, имени которого я даже не знала. Единственный человек, бесстрашно бросившийся ко мне на помощь, спасший мне жизнь. Я наклонилась к бородатому лицу, прижалась щекой к его лбу и вдруг услышала слабый шепот: «Чего же ты так воешь? Оглохнуть можно. Не волнуйся, я живучий»…

Во двор, освещая нас мигалкой, въезжала машина. Какой-то идиот вместо «скорой» вызвал милицию. Как я и просила…