Секрет скрипки Страдивари

Павел в детстве не раз приезжал на Кавминводы с родителями, а затем и самостоятельно выступал в Госфилармонии на КМВ – готовился в этой, как он говорит, «замечательной творческой лаборатории» к крупнейшим международным конкурсам. Но после того как в 1990 году Павел с родителями остался на Западе, это была первая встреча выдающегося исполнителя с Кисловодском.

– Не разочаровали ли вас нынешний Кисловодск и горожане?

– Нисколько. Я, правда, мало где успел побывать. Но центр города выглядит вполне симпатично. Возможно, на окраинах все гораздо хуже. Но поверьте, это не только в Кисловодске. В Литве, в Каунасе, где я часто бывал, центральные улицы и дома на них – как игрушки, а чуть в сторону свернешь – разруха. Общая судьба, через это надо пройти. Люди, как я успел заметить, стали гораздо раскованнее, приветливее, без подозрения относятся к тем, с кем разговаривают. А ведь раньше к иностранцам относились с опаской. Понравилась мне и публика на концерте. Поверьте, на сцене очень чувствуется настроение зала. Бывает, выйдешь – и на тебя веет холодом. Ну–ну, мол, поглядим, что ты из себя представляешь. А бывает – перед тобой как будто пустота. Такую публику приходится завоевывать. Для этого артисты даже выработали определенные рецепты. А тут – сама доброжелательность.

Ну и, конечно, было приятно работать с Леонидом Абрамовичем Шульманом. И не только потому, что он друг моего отца и меня знает чуть ли не с рождения. В мире не так много настоящих дирижеров. Леонид Абрамович – один из них.

– Но Леонид Шульман, который многие годы был дирижером симфонического оркестра госфилармонии на КМВ, сейчас живет в Вашингтоне. И если начать перечислять всех видных советских музыкантов и педагогов, которые остались на Западе, получится длиннющий список. Не обернулся ли такой отток талантов резким спадом исполнительского мастерства в нашей стране?

– Судя по тому, что я вижу и слышу, в России в этом плане все нормально. Есть и прекрасные оркестры, и замечательные исполнители. Быть может, немного понизился уровень фортепианной школы. Но в целом талантов хватает. Правда, на международных конкурсах отношение к россиянам уже не то. Если раньше исполнителя, представлявшего Советский Союз, жюри заведомо рассматривало как одного из основных претендентов на первое место, то сегодня к россиянам относятся так же, как и к представителям других стран. Но дело тут не в общем снижении уровня. Просто в Советском Союзе, прежде чем попасть на международный конкурс, исполнитель проходил жесткий отбор на консерваторских прослушиваниях и Всесоюзных конкурсах, а сейчас за границу может поехать как талантливый, так и весьма посредственный исполнитель.

– А как сложилась ваша артистическая судьба?

– В 17 лет, после выступлений на Кавказских Минеральных Водах, я поехал в Геную и там занял второе место на крупном международном конкурсе имени Паганини. А когда мне было 20 лет – опять же после концертов в Кисловодске, я победил на престижнейшем международном конкурсе в американском городе Индианаполисе. Помимо золотой медали и солидного приза, я получил право играть в Карнеги–Холле, где выступают только лучшие музыканты мира. После этого поступило множество предложений из Америки, Европы. Тогда я решил остаться на Западе. Тем более что и родители к тому времени уже переехали из Москвы во Флоренцию.

В США и во Франции я закончил свое консерваторское образование. Много раз переезжал из дома в дом, из страны в страну. Быть может, поэтому для меня родным домом была и остается квартира на улице Дмитрия Ульянова в Москве, хотя в ней уже давно живут чужие люди. Сейчас живу в Милане, преподаю в частной музыкальной академии. Очень много езжу по миру с концертами. Самые теплые воспоминания остались от сотрудничества с оркестром Владимира Спивакова. Мы вместе играли в Москве в Доме музыки, а затем на гастролях в Италии я выступал с «Виртуозами Москвы» и в качестве солиста, и в качестве дирижера.

– Как виртуоза–скрипача вас знает весь мир. А что вас подвигло встать за дирижерский пульт?

– Поначалу – стечение обстоятельств. В 1997 году в Литве, где выступал с концертами, меня попросили попробовать себя в роли дирижера местного камерного оркестра. Мне это понравилось, им тоже. В итоге я семь лет подряд работал с этим оркестром. За это время из камерного он превратился в симфонический, а я неплохо освоил профессию дирижера. Во всяком случае, многие серьезные оркестры Европы приглашают. Например, в прошлом году в Лиссабоне дирижировал Пятую симфонию Шостаковича.

Мне нравится дирижировать. Здесь имеешь дело чисто с музыкой, ты не обременен заботами о технике исполнения. Да и репертуар совсем иной, более грандиозный, чем у исполнителя. Но я отдаю себе отчет: чтобы стать настоящим дирижером, надо оставить скрипку. А я пока не готов бросить дело, которому посвятил всю жизнь и в котором кое–чего достиг. Но с годами мастерство исполнительства обычно идет на убыль, в то время как дирижер с возрастом становится только мудрее. Так что через какое–то время я, возможно, полностью посвящу себя дирижерскому искусству. Ну, а пока для меня главное – скрипка.

– Об инструменте, на котором вы играете, ходят легенды. Действительно ли это одна из лучших скрипок Страдивари?

– Да, эту скрипку Антонио Страдивари изготовил в 1716 году – в середине своего «золотого периода». Мастер прожил долгую жизнь – 92 года, изготовил более 600 скрипок. Но все свои лучшие инструменты он создал за последние тридцать лет жизни.

У этой скрипки есть имя – «Маршал Бертье». Наполеон, который интересовался искусством и старался все лучшее прибрать к рукам, во время своего испанского похода захватил в Мадриде две скрипки Страдивари. Одну подарил маршалу Мюрату, другую – маршалу Бертье, который был у него начальником штаба. Почти весь XIX век скрипка находилась в семье Бертье. Затем ее продали, и «Маршал Бертье» сменил много хозяев, пока не осел в частном фонде музыкальных инструментов в Милане. Некоторым музыкантам владельцы фонда разрешают играть на своих инструментах. Вот и мне они дали «Маршала Бертье». Совершенно бесплатно. Я лишь оплачиваю страховку.

Прежде я играл на скрипках другого выдающегося мастера – Гварнери. Но то совсем иной мир. Звук его скрипок переворачивает, заставляет дрожать, зачастую он диктует тебе определенный стиль игры. Если провести аналогию, то это, как у Бродского и отчасти Мандельштама, где рифма может подхватить и повести за собой смысл. А скрипка Страдивари напоминает мне Пушкина: каждое слово к месту, каждое – на вес золота. Но я целый год осваивал «Маршала Бертье», прежде чем смог выявить все его достоинства.

– Тогда позвольте сугубо обывательский вопрос: почему сегодня, в век компьютеров, лазеров и нанотехнологий, не могут создать скрипки лучше тех, что делали 300 лет назад? Или хотя бы в точности скопировать эту скрипку Страдивари?

– В Англии выходит журнал для профессионалов в области инструментальной музыки. В нем чуть ли не каждые два месяца появляется статья о том, что открыт еще один секрет скрипок Страдивари. Однако никто еще не смог создать инструмент лучше, чем делали мастера в Средние века.

Одно из объяснений – в конце XVI века в Европе было похолодание. Деревья, привыкшие жить в более теплом климате, вынуждены были приспосабливаться. Поэтому их древесина приобрела особые свойства, которые и использовали мастера той эпохи. Кроме того, нельзя забывать о возрасте инструмента. За 300 лет в нем произошли определенные изменения, которые трудно повторить при изготовлении нового инструмента. Но самый главный секрет «Маршала Бертье» – это гений Антонио Страдивари. Это как «Джоконда» Леонардо: сколько ее ни копируй, она останется единственной и неповторимой.