Евгений Биценко - известный художник - отмечает творческий юбилей

Последние несколько лет Евгений Биценко живёт на Рязанщине, в есенинских Спас-Клепиках. Но Ставрополье, где много лет работал, не забывает. Наш степной край называет второй родиной и по меньшей мере дважды в год приезжает сюда. Во время одного из таких визитов мы встретились в знакомой мастерской, где живут картины, написанные в разные годы.

- Евгений Фёдорович, вы большую часть жизни провели на Ставрополье. Здесь вас знают, любят. Почему уехали?

- Человек, скажем так, в зрелых летах нередко с годами стремится туда, где он появился на свет. Мои корни - там, на Рязанской земле, да к тому же повезло родиться в Спас-Клепиках, где учился и творил С. Есенин. В пору моего детства были ещё живы педагоги, которые его учили. Нас вообще учили высокоинтеллигентные и образованные люди. Сразу после войны в Рязани открылось художественное училище, я туда поступил. Позже закончил Художественный институт им. И. Е. Репина (бывшая Академия художеств в Ленинграде). А потом меня направили сюда, в Ставрополь.

- Для вас совершенно новый, незнакомый город?

- В ту пору даже и не город, а, скорее, станица. И это мне пришлось по вкусу, потому что сам-то я тоже деревенский. Ставрополь считался губернским городом, но я воспринимал здесь всё как свое, привычное, сельское, словом. Трудно себе представить, но тогда в самом центре города, где сейчас Дом правительства, был базар, там сено продавали, овец, всякую прочую живность. Овощи, фрукты, мясо – всё вкусное, сытное и очень дешёвое. Торговцы – селяне, простые люди, располагающие к общению. У меня до сих пор хранятся выразительные этюды, наброски быта того времени.

- Это то, что вы рисовали для себя. Но, насколько я знаю, советские художники работали в основном «на заказ»?

- Во времена Советского Союза действительно было то, что сейчас называют идеологическим заказом. Но давайте смотреть на вещи объективно. Да, сегодня нет ни партийной идеологии, возведённой в ранг государственной, ни идеологических заказов, но при этом художник, если хочет выжить, вынужден считаться с жесткой конъюнктурой рынка, а это почище всяких идеологий. Вот вы говорите – «заказ». Например, мы должны были сделать галерею портретов хлеборобов, Героев труда края. Нам выписывали командировки, а в селах нас уже ждали, размещали, всячески помогали в бытовом плане. Благодаря таким «заказным» поездкам я изучил весь этот степной край, богатейший на людей замечательных и интересных. Сделал множество рисунков, портретов, в том числе вне всякого заказа.

А какие страсти кипели во время соревнования на жатве или на строительстве Большого Ставропольского канала! Сроки были жёсткие, бригадам порой приходилось работать круглосуточно. Жители степных районов дождаться не могли прихода воды – ведь от неё зависели и урожай, и благосостояние, и много чего еще. Видел я и сшибку мнений, когда возникали какие-то проблемы, и проявление характеров, и самое главное – осознанное отношение к делу, понимание важности своей работы. Я имею в виду тот, увы, редкий по нынешним временам случай, когда люди работают не только из-за денег; работают не за страх, а за совесть. Какие руки были у этих строителей, какие лица! Моя рука, когда здоровались, словно пушинка, утопала в огромных «геройских» ладонях. На БСК я сделал около ста с лишним набросков и портретов. Эти рисунки были на краевой выставке, а потом вышел красочный альбом, который разошелся моментально.

Еще одно яркое воспоминание тех лет: с писателем Карповым мы ездили на строительство Байкало-Амурской магистрали. 400 километров по бездорожью. Для меня как портретиста, может быть, там не было особых открытий, но и там я изучал настоящую жизнь и в чём-то, наверное, поумнел...

- А как же насчёт партийного давления на искусство? Было оно вообще или не было?

- Мы жили в стране с мощной идеологической установкой. Это не могло не мешать свободе художника в широком смысле слова. Заказы мы выполняли. Но это не значит, что работали абы как, бездушно. Помню, как писал портреты чабанов и трактористов, писал и на тему знаменитого ипатовского метода комплексной уборки урожая. И делал это с удовольствием! Чувствовал себя частью жизни, подъёма, напряженного труда. Я и сегодня очень люблю рисунки той поры: прекрасные лица, удивительные люди...

*****

Как-то раз, вспоминает мой собеседник, его пригласили в ученическую бригаду станицы Новопавловской. От той поездки тоже остались очень живые зарисовки. Сегодня портреты ребят ученической производственной бригады образца 1964 года - это почти документ эпохи. Те девочки с косами и мальчишки с чубчиками давно уже бабушки да дедушки. А там, на эскизах, у них, юных, поразительно светлые лица, чистые глаза, хорошие улыбки. Романтическая голубоглазая девушка – прямо пушкинская Татьяна Ларина...

Все эти наброски объединяет не только почерк художника, а нечто иное, что у сегодняшней молодёжи встретишь нечасто. Может быть – безмятежность. И, пожалуй - открытость миру, будущему, которого не надо опасаться и с которым нет необходимости бороться. На портретах Е. Биценко шестидесятых годов – красивые люди. Портреты эти не только мастерски сделаны, они полны оптимизма. Не потому ли нынче отмечен настоящий бум, ажиотажный спрос на полотна советских художников, что они настраивают на жизнь, на любовь и надежду? Могу себе представить, с каким интересом разглядывали бы эти работы нынешние жители Новопавловска, привези им Биценко такую выставку. А почему бы и нет?

- За рубеж у меня очень много ушло работ, - признается Евгений Федорович. - Именно тот, советский период особенно интересует западных коллекционеров.

Мы вместе вспоминаем переломное время восьмидесятых-девяностых: брожение в умах, надежды и разочарования, переоценка ценностей, поиск новых идеалов. Всё это было и в его картинах. Евгений Фёдорович улыбается эдак философски:

- Хочется привести слова классика: счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Мне кажется, интеллигентный человек должен всегда помнить их, не кляня ни людей, ни время, в котором живёт. Я рад, что видел другую жизнь, но мне интересно жить и сейчас. Я всем говорю, что перелом эпох для художника, вообще для человека творческого труда – потрясающая удача. Новое время насыщено новыми образами, столкновениями различных мнений. Взгляните, например, на работы моего сына Максима. Мы вместе были в Чечне в разгар военных действий, с бойцами Итум-Калинского погранотряда летали на боевых «вертушках». Были на границе Чечни и Грузии, в Аргунском ущелье.

Наброски они тогда делали в полном смысле слова под пулями. Евгений Фёдорович очень дорожит этим «материалом», он не сомневается, что когда-нибудь эти сюжеты помогут написать новые картины.

С рисунка на меня смотрит почти детскими светлыми глазами молодой, с мощными мускулами парень. Подпись: Вилентьев Серёжа, старший лейтенант, медаль за отвагу, 2000 год, Чечня… Жив ли? Серёжа - сибиряк. Когда Евгений Фёдорович сделал этот набросок, Сергей попросил: нарисуйте мою невесту. И протянул художнику фотографию. Нарисовать можно, ответил ему художник, но вряд ли смогу вам отдать картину: когда ещё сможем увидеться? А тот настаивает: с кем-нибудь потом портрет передадите. Еще и деньги вытащил... Биценко действительно отправил портрет девушки в часть, вот только получил ли его Сережа, парень из Барнаула, он так и не знает...

«Чеченский цикл» отца и сына Биценко демонстрировался даже в Москве. Они стали лауреатами премии Федеральной пограничной службы «Золотой венец России».

Почерк настоящего художника, как и почерк писателя, поэта, всегда индивидуален, неповторим, в нем - и жизненные приоритеты, и характер, и профессиональные предпочтения. Мне понравилось, как охарактеризовала Евгения Биценко известный ставропольский искусствовед Ольга Бендюк: «Биценко не принадлежит к художникам «места». Он русский художник – художник России. Для него везде важны люди, характеры. Может, поэтому и жанр любимый – портрет. И сколь бы ни близка была живопись, рисунку он отдаёт предпочтение. А рисовальщик Биценко виртуозный».

Виртуозный и очень точный – во многом благодаря эскизам, наброскам, черновым «накоплениям», которые «всегда под рукой». Его «Библейский цикл» поражает насыщенностью чувств. Каждый персонаж как особая судьба. В «Тайной вечере» словно застыла запечатлённая встревоженность, на лицах - удивление, возмущение, отчаяние, страх. Только-только прозвучали слова о предательстве. Предатель Иуда отвернулся, он уже живёт отдельной жизнью и отдельной целью... А Христос? Ему всего 33. По нынешним меркам - молодой человек. У Биценко он уже будто впитал всю боль этой жизни, и простил всех, и принял решение. Он готов пойти на крест. Меня поразили руки Христа. Он держит их у сердца, и руки светятся. Нам более привычно, когда сияющий нимб обрамляет лики святых, а у Христа - руки. Художник нашёл поразительно точную метафору. Сияет щедрое, преисполненное святостью сердце, его свет озаряет и руки, и всё вокруг. В этом самоотверженно пылающем сердце - залог бессмертия Человека.

Биценко отдалённые веками библейские сюжеты словно приближает к нам, сегодняшним. У художников Возрождения, писавших распространенный сюжет «Избиение младенцев», на картинах - лошади, ослицы с тяжелыми повозками. В работах Биценко практически нет примет древности. Мне подумалось: создавая эти картины, художник видел перед собой других беженцев, тех, что спасались в современных нам «горячих» точках. Весь «Библейский цикл» Биценко проникнут вполне реальными сопереживанием и болью. Тем и замечательно искусство, что оно вне времени. А люди - во все времена – люди. Они переживают, обманывают, совершают подвиги и преступления, потом каются… Они разные и вместе с тем такие похожие… И это никогда не наскучит.