Посмертная записка

Я сидела и мечтала у открытого окна, и писала посмертную записку: «В моей смерти прошу никого не винить. Я слишком стара, чтобы надеяться на взаимную любовь. Я слишком изнурена, чтобы радоваться…»

Далее следовали многоточия, поскольку мне хотелось найти убедительные доводы. А вместе с ними изобрести безболезненный, щадящий способ ухода.

За окном пели птички – они всегда верещат как оглашенные, встречая рассвет. Но какое мне дело до птиц, если я твердо решила покинуть бренный мир?.. Под моим окном – крыша подвала, на ней любят назначать свидания кошки. В этот миг они птичками совершенно не интересуются, только орут самозабвенно и зычно, сигналят, как скорые поезда: муррау, муррау! – будто молятся неизвестному божеству. Мне кошки – до лампочки и птички – до лампочки, ведь я бесповоротно решила умереть.

Мимо окна сновали пытливые бомжи – они искали пустые бутылки в урнах, чтобы сдать их в пункт приема стеклотары и опохмелиться на свежем воздухе. Еще скреб метлой асфальт дворник – молодой такой, бравый парень Андрюша. Он посмотрел на меня и обрадовался:

– О, ты уже проснулась!

– Я еще не ложилась, я вот тут сижу, пишу…

– Зачем писать, когда лето и птицы поют? – удивился дворник.

– Но я пишу очень важное…

– Глупости! Ничего писать не надо. Выходи во двор, сядем на лавочке. У меня есть водочка во фляжке. А у тебя что есть?

Я сказала: есть огурчики, хлеб и несколько котлет.

– Так это же прекрасно! – возрадовался Андрюша. – Давай уже доедим твои котлеты, а хлеб скормим птицам, потому что белки и углеводы грамотные люди потребляют раздельно.

– Ты смеешься надо мной? – подняла я брови. – А куда мы денем огурцы?!

– Пф, мы их тоже съедим! – он так шибко и весело ширкнул метлой, будто мы успели распить фляжку.

Июньский день. Светает рано, а людям лень вставать, лень глядеть, как небо голубеет и постепенно наливается тягучей синевой, высасывающей взгляд. Они с утра брезгуют водочкой. Им бы чай или кофе, подушку под щеку и телевизор включить.

А мне не нужен телевизор, у меня есть окно. За ним – птички и кошки, пернатые и хищники, и Андрюша – то ли ангел, то ли бес. В улыбке не хватает зуба. Пальцы шершавые. В желудке – голодные спазмы. Ну и что? Зато ему хочется жить, и он передает мне свое желание как эстафету, вместе с фляжкой.

Мы кормим блудливых кошек, живущих инстинктами. Подаем крошки со своего пира суетливым воробьям, у которых мысли еще короче, чем ультразвуковые сигналы. Мы никого не осуждаем, коптим небо сигаретами, а оно не закапчивается, потому что оно – вечное.

– Хорошо, да ведь? – спросила я Андрюшу.

– Пф, а то?.. Надо ловить момент! – он вытянул метлу вдоль ноги, как костыль, и залюбовался ею.

– Погоди, а что будет зимой? Вот ты любишь зиму?

– Я ее не боюсь, – беспечно ответил дворник, движением рук имитируя игры с лопатой, загребающей снег.

– А что будет дальше? – пытала его я, ибо мне было важно все узнать наперед.

– Зачем ты спрашиваешь, Ирка? Водка еще не кончилась. И потом сейчас полно магазинов круглосуточных.

– Я же не про водку, я – про жизнь.

– Жизнь круглая, – Андрюша жестами очертил сферу. – Тут убыло, там прибыло, и обратно. Равновесие. И солнце круглое, и луна. Потому в женщине самое красивое – это грудь и живот.

Я поверила дворнику, но уточнила: что же, мне теперь важную записку не заканчивать?

– Всему свой срок, – молвил он. – Не морочь себе голову. Само напишется, когда срок придет. А чего нет, про то не написать.

За то и выпили. Над нами стояли круглое солнце и рогатая луна, под нами лежала ржавая жизнь. Ее надо было постоянно чем-то смазывать, чтобы катилась дальше.