У Людмилы во время взрыва автобуса погиб сын Алеша

В редакцию «СП» позвонила сослуживица несчастной матери: «Людмилу очень обидели в Пятигорском загсе, в администрации города. Свяжитесь с ней. Об этом надо писать»… И дала телефон.

Звоню. В трубке - измученный голос: «Мне сейчас очень тяжело. Да, обида есть, буду ли говорить на эту тему – не знаю, подумаю...». Она перезвонила через день, когда стало известно о взрыве автобуса в Невинномысске. Сказала – потому, что, узнав о трагедии, заново пережила свою. И вот мы сидим в уютном кафе. Напротив меня женщина, в глазах которой, кажется, навечно поселилась боль. Она тихо плачет, поминутно утирая глаза платком. Но платок мало помогает. И слезы то и дело капают в нетронутую чашку кофе…

Между надеждой и отчаянием

- Мой сын поехал во Владикавказ в командировку, – рассказывает Людмила Павловна, - он работал торговым агентом в фирме, поставляющей медоборудование для санаториев и больниц, учился заочно на пятом курсе Пятигорской фармакадемии. В половине первого сын позвонил мне на работу и сказал, что через час уезжает. Муж у меня болеет, постоянно находится дома – он Алешу и проводил. Когда вернулась вечером домой, позвонила сыну на сотовый, но он не ответил. Подумала – может, поздно приехал, лег спать и отключил телефон. И особенно не волновалась. Позвонила ему рано утром – телефон опять не отвечает. И тут по телевизору передали, что автобус взорвался…

Пережив первый шок, Людмила Павловна вновь начала звонить сыну, но безуспешно. Побежала на автовокзал, там ей дали номера контактных телефонов, по которым можно было узнать о судьбе пассажиров рокового рейса. Везде отвечали - в списках пострадавших фамилии Джиоев нет. Когда пошли первые репортажи из больницы, отец с матерью все глаза проглядели – вдруг мелькнет родное лицо? Не мелькнуло… Узнали номер телефона лаборатории судмедэкспертизы во Владикавказе, позвонили:

- У меня спросили особые приметы, – плачет Людмила Павловна, – я говорю, родинки на груди. Мне отвечают, по этим приметам идентифицировать невозможно, какие у него зубы? А у Алеши верхние зубы кривоватые были – я об этом сказала. А мне – ну тогда это он, приезжайте! Как это пережила, не знаю… Собралась с мыслями, позвонила на работу, сказала, что нужно ехать. А на работе мне помогали с первых минут - я ведущий специалист управления архитектуры и градостроительства администрации Ессентуков. Все сотрудники, у которых были хоть какие-то связи в правоохранительных органах, пытались узнать о судьбе Алексея. Но больше всех помог наш руководитель Анатолий Юрьевич Гусев – я так ему благодарна! Когда он узнал, что мне надо во Владикавказ, прислал машину, и я поехала туда с племянником и двумя сотрудниками нашего управления.

Оранжевый свитер

…Они расспрашивали всех, кто мог хоть что-то знать или видеть. В больнице Алексея не оказалось, зато раненый водитель на вопрос, не видел ли он высокого, больше двух метров ростом, парня, вдруг заявил – да, видел, он мне раненых помогал вытаскивать! Сердце подпрыгнуло в груди – жив! И, возможно, даже не пострадал, а телефон повредил или потерял… Тем не менее все-таки поехали во Владикавказ. Но были почти уверены, там – не Алеша:

- В лаборатории судмедэкспертизы мне сначала дали опознать цепочку с крестиком, – вспоминает страшные мгновения Людмила Павловна, - но цепочка была настолько переплавленная, что ее невозможно было узнать. А крестик был похож, он полностью сохранился, только черный весь стал… Потом достали кулек с остатками свитера…И тут я поняла, что это мой сын… Такого оранжевого свитера в полосочку больше ни у кого не могло быть. Алеша очень любил оранжевый цвет, он ему силы придавал… А потом мне предложили тело опознать… Когда я увидела, что осталось от моего сына… врагу не пожелаю такого – опознавать свое дитя.

Ему было всего 23. Единственное, что уцелело, это лицо. Все хлопоты по перевозке тела взяли мои сослуживцы, я была в невменяемом состоянии. На следующий день привезли закрытый гроб, я не смогла даже поцеловать своего сына, проститься с ним… Алеша был очень общительным, доброжелательным. Друзья говорили, что с ним невозможно по городу ходить – каждый второй здоровается. Этим летом он влюбился – я была так рада за него! У него никогда не было от меня тайн… Купила календарь с гороскопом на следующий год, прочитала – год для Алеши будет счастливым! Счастье, везение, удача, любовь и радость! Ничего этого теперь уже не будет…

Неправильная бумажка

Почерневшая от горя Людмила Джиоева взяла заключение судмедэкспертизы и пошла в Пятигорский загс. Точнее, ее повела под руку близкая подруга - получать свидетельство о смерти, на основании которого решаются вопросы с похоронами.

- В загсе свидетельство о смерти мне выдать отказались, – рассказывает Людмила Павловна, – сидит молодая девушка и говорит: «А вот тут не та закорючка, мы такую форму не принимаем, езжайте во Владикавказ, переоформляйте!». Я была в ужасном состоянии и мало что понимала, а подруга говорит: «Вы что, предлагаете убитой горем матери куда-то ехать, переоформлять бумажку? Это же такой неординарный случай, могли бы сами позвонить во Владикавказ и решить этот вопрос!». Так мы и ушли ни с чем. Я не могла понять – во Владикавказе нам дали заключение, что смерть Алеши наступила в результате множественных осколочных ранений. Меня вызывали в Следственное управление при прокуратуре РФ по Северному Кавказу, признали потерпевшей в результате теракта, выразили соболезнование… А загс предлагает не хоронить моего сына, а съездить, взять «правильно» оформленное заключение! Хорошо, у нас на кладбище, где бабушка похоронена, в оградке было место. Если бы не этот клочок земли, мы без свидетельства о смерти Алешу вообще не смогли бы похоронить. Работники кладбища тоже вошли в наше положение, когда узнали, как погиб Алеша…

Знакомые постарались - нашли человека во Владикавказе, который пошел в лабораторию судмедэкспертизы и узнал, что за катавасия со справкой. Оказывается, в Ставропольском крае данный документ оформляется по новым правилам, а в Северной Осетии – еще по старым. Вот такая «неразрешимая» бюрократическая проблема. На девятый день после смерти сына Джиоева пошла в администрацию Пятигорска.

– У меня приняли заявление, – скупо улыбается Людмила Павловна, – к вечеру мне звонят и заявляют, что загс мне правильно отказал. Я тогда говорю: «Пишите официальный отказ, я его буду обжаловать в суде». Мне: «Ну ладно, подойдите к начальнику загса, мы постараемся что-то сделать». Сделали. Я все-таки получила свидетельство о смерти своего сына. И не стала бы ворошить все это, если бы не равнодушие и черствость, с которыми столкнулась. Ни в загсе, ни в администрации Пятигорска никто мне даже соболезнования не высказал. Мой сын с серебряной медалью школу закончил, на выпускном вечере говорили - это цвет Пятигорска, будущее нашего города. Погиб – и ни слова утешения, ни помощи в организации похорон. Меня это больше всего поразило! В Осетии сразу сказали – мы поможем, похороны организуем, все сделаем! Как люди настоящие! Руководство республики выделило финансовую помощь семьям погибших и всем пострадавшим. А я в родном городе осталась со своей бедой один на один…