Мы - только мост между вчера и завтра

В главном отделе «Ленинца» тогда работали Александр Москвитин – поэт, Валерий Деньгубов, Василий Фартышев – романист. Ответственным секретарем служил Георгий Пряхин, высокий, смуглый, худой и очень талантливый. В крохотной комнатушке секретариата царил Юрий Воробьев, субтильный до полного отсутствия тела. Порой казалось, будто костюм сидит за столом сам по себе, лукаво выглядывая из-за толстенных очков. Он вел стенную газету «Козлотур», где собирались особо выдающиеся «перлы» журналистов и внештатников. Ценился юмор, умение подшутить над коллегой и парировать острое словцо. Чанов тут прижился сразу.

На работу Наум приходил не к девяти утра, как было положено, а часов с семи, чтобы писать «пока не началось». В самом большом кабинете редакции помещались шесть столов. Здесь одновременно общались с посетителями, чесали языки, строчили эпохальные передовицы и очерки. Шум и хохот, сизый дым разнообразных сигарет, чай и свежие анекдоты. Чанов мог в этих условиях «гнать строчки», «лудить тексты» не хуже других. Но его это не устраивало. Хотелось, чтобы авторство определялось по стилю, с первых прочитанных слов, а не по подписи.

Почерк у него был чудовищный. Крупные корявые буквы склонялись в разные стороны. На стандартном листе помещалась от силы дюжина строк, потому обычный очерк в рукописи выглядел как средних размеров эпопея. Когда Наум прочитал в «Записных книжках» И. Ильфа фразу, что все бездарности пишут одинаково, даже одинаково аккуратным почерком, он был счастлив.

А лицо склоненного над листом Чанова, в полном соответствии с фразой того же Ильфа, было скорбным.

Почему Наум быстро «вырос» - от рядового литсотрудника до завотделом пропаганды? Потому что, как охарактеризовал его В. Красуля, Чанов был «умный, ироничный, циничный». Сегодня много рассуждают о качествах, создающих незаурядного газетчика: максимальная информированность, блестящий стиль, умение «разговорить» любого собеседника. По-моему, все это вторично. Журналист – такой же человек, как и любой из его читателей. Он живет в той же стране, сталкивается с теми же проблемами. В отличие от большинства сограждан он обязан задумываться, что происходит, какие невидимые обычным глазом тенденции формируют сегодняшний и завтрашний день. Любое, самое незначительное событие будет интересно, если оно увидено в связи с главными закономерностями текущего общественного процесса. Остановка за малым – понять эти самые закономерности.

На истфаке учили именно этому. И Чанов (это я понимаю сейчас, через много лет) все время пытался осмыслить текущий день в исторической перспективе. Он высоко ценил Маркса, потому что тот обнажил пружины жизни общества – групповые и личные интересы, и повторял: если не хочешь быть вечной жертвой обстоятельств, читай классиков.

Конец шестидесятых вообще был странным временем. Люди, способные думать, понимали, что жизнь коммунистического государства никакого отношения к марксистско-ленинскому учению не имеет. Популярным стал анекдот, как оживший Маркс поездил по Союзу нерушимому и, выступая по интервидению, заявил: «Пролетарии всех стран, извините». Научный коммунизм изучали во всех вузах, но власть предержащие не способны были понять главные идеи в силу крайней своей необразованности. Мой старинный друг, известный писатель-фантаст В. Звягинцев, работал тогда в отделе пропаганды крайкома ВЛКСМ. Он принес на службу том из полного собрания сочинений В.И. Ленина, спрятал книгу в ящик стола и стал читать одну из статей вслух. После нескольких фраз коллеги заволновались: «Кончай антисоветчину. Нас же всех с работы повыгоняют. А тебя вообще посадят». Звягинцев показал книгу…

Наум вырос «на улице» и не боялся драки ни в темном переулке, ни в высоком кабинете, где бьют больнее. С одним из редакторов «Ленинца» Наум разошелся во мнениях, какие публикации молодежка может себе позволить, а на что она не имеет права. Шеф жил по принципу «лучше перебдеть, чем недобдеть». Подчиненный швырнул заявление об уходе.

Проблема заключалась в том, что Чанова в то время выбрали секретарем парторганизации редакции и до следующего волеизъявления членов «первички» ни отпустить, ни уволить его не могли. Крайком партии пытался навязать консенсус, но Наум уперся: с этим нудаком (от слова «нудный») работать не буду. Тогда строптивцу пообещали устроить неприятности по партийной линии и безработицу. «Меня в городе и крае знают, - осклабился в ответ Чанов. – Сяду напротив Белого дома продавать билеты «Спортлото».

С крайкомом КПСС в таком тоне разговаривать не рекомендовалось. Вполне могли вышвырнуть не только из газеты – вообще из профессии. На Наума в те дни страшно было смотреть – почернел, осунулся, даже вечная ухмылка исчезла. Тогда единственный раз он признался в любви к профессии – сказал: если выгонят, мне конец.

История получила счастливое, как в кино, завершение. Наума вызвали в главный дом и сообщили о принятом решении. Редактор ведет правильную линию. А товарищ Чанов готовит и проводит отчетно-выборное собрание, сдает партийные дела и отправляется рядовым литсотрудником этажом выше, в «Ставропольскую правду». Обе редакции располагались тогда на пр. К. Маркса, где сейчас заседает городская власть. На первом этаже, ближе к прохожим, «Ленинец». На втором и третьем – партийное издание. Переход из «юнцов» в «солидные люди» не без основания называли повышением.

Позже, примерно через год, Наум сказал мне: «Когда я писал первые статьи для «Ставрополки», у меня тряслись руки».

По долгу службы Наум не раз рассказывал в газете об «энергичных людях», которые разворачивали нелегальное производство ширпотреба и наживали миллионы. И которых регулярно отправляли на лесоповал сотрудники ОБХСС. Еще чаще «корейками» занимался КГБ. Как менее коррумпированная структура. Сотрудничество Чанова с комитетом началось не по инициативе журналиста. Но обращение серьезной организации именно к Науму тоже было формой признания его публицистического таланта. Чтобы сделать статью по материалам «Конторы Глубокого Бурения», мало было только уметь писать. Следовало хорошо разбираться в тонкостях текущего политического момента, уметь объединить с этими тонкостями реальные интересы большинства читателей. Наум это умел. Я уже говорил, что он был умным.

Парадокс заключался в том, что сам «штатный публицист комитета» разделял идеи творцов пражской весны 1968 года, приносил азербайджанскую газету с выразительным названием «Вышка». Там печатались рассказы о том, как начал беспощадную борьбу с коррупцией новый первый секретарь Алиев. Широкому российскому читателю знать об этом было не положено, и Наум мог получить большие неприятности за то, что сообщал друзьям информацию об акции, одобренной высшим руководством КПСС.

Ни Чанов, ни я (тем более) не были такими уж продвинутыми экономистами, но какие-то элементарные соображения в голову порой приходили. Однажды я спросил Наума: «Все эти деловары нелегально разворачивают производство одежек, которые у нас в дефиците. Может, выгоднее было бы дать им волю? Пусть трудятся на всеобщее благо». «Они могут работать только на себя, – ответил журналист. - Так у них мозги устроены».

При встречах на улице с Наумом уважительно здоровались за руку и В. Казначеев, тогдашний второй секретарь крайкома партии, и бандит-рецидивист Ванюша Цыган.

Когда Чанов стал заместителем редактора «Ставропольской правды», он понял, что достиг потолка. В СССР антисемитизма официально не было. Действовал негласный принцип: тех, кто уже работает, не выгонять. Но новых не брать. И на руководящие должности людей с «пятой графой» (для молодежи объясню, во всех анкетах вопрос «национальность» шел после ФИО именно на пятом месте) выдвигать не рекомендовалось. А у Наума в паспорте было написано: еврей. И не скрывал он этого никогда и ни от кого. (Анекдот тех лет: что такое еврей со знаком качества? Еврей, в паспорте которого написано «русский»).

Став замредом, он позвал меня в кабинет и сказал: «Старый (любимое его словечко), извини. Тебя печатать мы не будем. Скажут, Чанов своих тащит». Я пожал плечами. Рецензии с удовольствием публиковал «Ленинец» и уже не первое десятилетие. Дрожи от вида собственной фамилии на газетной полосе я давно уже не испытывал. Гонорары к зарплате мало что добавляли. Решил: да и хрен с ним. Но, признаюсь, такая принципиальность друга покоробила. Ни до этого, ни, тем более, после ни с чем подобным встретиться не пришлось.

В годы перестройки, когда М. Горбачев стал шаг за шагом делать то, чего мы много лет ждали, - объявил гласность, разрешил кооперативы, - Чанов стал яростным противником нового генсека и его курса. Наум доказывал, что единственная сила, способная проводить эффективные перемены в стране, - КПСС. Потому он с иронией отнесся к шумной деятельности народного фронта и его лидеров-демократов. «Сорок прапорщиков не смогут управлять Россией», - вольно цитировал Наум Александра Грибоедова. И добавлял от себя: Государственного мышления не хватит. Сплошные лозунги в головах».

Сегодня, пытаясь понять Чанова задним числом (и умом таким же), думаю, его рассуждения вы-глядели следующим образом. Для того чтобы не случилось «катастройки», необходим «второй НЭП». Отдать торговлю, общепит, бытовое обслуживание в руки энергичных частников. Ввести маленькую безработицу. Отпустить на волю идеологию. Пусть болтают, что в голову взбредет. (Столько глупости и пошлости, как сегодня, после запрещения цензуры, я не слышал за всю жизнь).

Ключевые высоты в экономике (энергоресурсы, внешняя торговля, военно-промышленный комплекс) оставить за государством. Это даст возможность и производство модернизировать, и средний класс вырастить не бандитский и не паразитирующий при чиновном люде.

Госаппарат же обязан обеспечить безопасность, высокий уровень образования и медобслуживания, решение социальных вопросов. Для этого нужна вторая независимая власть, организующая и ведущая сила – КПСС, которая контролирует чиновников. Кто-то скажет, будто Наум предлагал «китайский вариант». Может, и так. Только придумывал этот план Чанов в те времена, когда в Китае громили «банду четырех». (Через двадцать лет мы приходим к той же схеме. Только на место коммунистов претендуют «медведи» да «эсеры». И мечтают они руководить олигархами, которые уселись на тех самых высотах и от щедрот своих финансируют кто одну, кто другую «правящие партии»).

Перечитывая этот текст, я понимаю, что далеко отошел от канона воспоминаний о людях «Ставрополки». Ни слова о том, каким замечательным, душевным руководителем был Чанов, как нежно он любил свою замечательную профессию – сообщать людям правду.

Наум всю жизнь пытался понять, что есть истина (не он первый), и всю жизнь боролся за право высказать то, что искренне считал верным. Это сделало его незаурядным журналистом, одним из лучших (я в этом убежден) за всю историю ставропольской журналистики. Остальное менее важно.

Чанов был трагической фигурой. Он вошел в конфликт со своим временем. Он не принял новых веяний. Возможно, потому, что был умным. В отличие от почти всех нас. Наша коллективная дурь обошлась России дороже, чем Великая Отечественная война.

Кто-то из поэтов, погибших в 41-м, написал: «Мы – только мост между вчера и завтра». Наверное, бывают такие люди-мосты. Если они исчезнут, «завтра» будет таким, словно никакого «вчера» и не было. Придется начинать все сначала. Вместо развития и продолжения великой культуры былого Рима, пусть императорского, начнется дикое Средневековье под гнетом варваров.