Горький хлеб

Мы с интересом рассматривали прохожих. Женщины были высокие. Их манера одеваться меня удивила. Головы были повязаны пестрыми платками начиная от макушки, а завязывались под подбородком. На ногах – странные чулки, которые были натянуты ниже колен. Позже я узнала, что это были гольфы.

Две женщины вошли в дом, куда нас определили. Посмотрели на нас, о чем-то пошептались. Через несколько минут возвратились с маленьким бумажным кульком. Одна из них стала доставать из него конфеты-подушечки, надкусывать каждую и угощать нас. Когда дошла до меня очередь, я покачала головой: я и дома-то была брезгливой...

Утром расположились за большим столом. Завтрак был бедным: чашка чая и кусочек черного хлеба. Некоторые воспитательницы настаивали, чтобы мы произнесли молитвы. Кто знал, тот их читал, а я не знала, поэтому и молчала.

Спали все на полу, на раскинутых старых пальто, одетыми. Однажды мы с девчонками забрались на чердак (город тогда уже был под немцами). Вдруг с улицы раздался странный шум. Я выглянула вниз. По дороге вели колонну наших военнопленных. Они были в бинтах, босиком, в выгоревших гимнастерках. Сопровождал их конвой из румын. Русские женщины подбегали к солдатам и совали им в руки вареную картошку, хлеб. Пленные жадно их хватали и быстро глотали.

Конвоиров это обозлило. И они стали бить женщин прикладами. Тогда те стали кидать им еду. Я видела, кто это делает, - русские женщины, одетые в светлые блузки и темные юбки, а другие стояли особняком, о чем-то шептались и ехидно усмехались.

Мы жили во Гдове две зимы. Снега было мало, я ходила в деревянных колодках на босу ногу. Мальчишкам было хуже. Они мерзли, у некоторых случалось обморожение пальцев ног.

В один из теплых дней мальчишки стали кричать: «Наши пришли, наши!» Мы выбежали на улицу. Эстонцев не было среди встречавших наши войска.

Потом была снята блокада Ленинграда, и наш детский дом вернулся в свой город. Какая была радость! Мы ели горячую сладкую манную кашу из оловянных мисок. Гуляли в Бабушкином саду.

Через дорогу от детского дома немецкие военнопленные восстанавливали разрушенные здания. Один из них, высокий и худой, подходил к забору и долго смотрел на нас. Было видно, что он хочет есть. Я брала на кухне два кусочка хлеба (наша норма к обеду) и подходила к забору. Но хлеб стеснялась давать ему в руки: клала на траву, тот забирал. Это повторялось несколько раз. Немец всегда благодарил: «Данке».

Потом мне запретили выносить хлеб врагу. А я до сих пор помню этого бледного и худого немца и до сих пор его жалею.