Миленький ты мой...

Не только в профессии, но и в жизни Антона все складывалось в соответствии с недельным, месячным и перспективным планом. Все уже предопределено: диплом, работа, женитьба на Марине. На свадьбу он решил заработать собственными руками. Напрасно родители умоляли его угомониться, можно было занять денег у родственников или друзей, можно было оформить кредит, а потом года за два выплатить долги – все ведь так делают! Его упрямство было непробиваемым. Лето жених твердо решил провести в стройотряде.

Веселой гурьбой студенты ввалились в вагон, оставив на перроне девушку с заплаканными глазами – Марина долго смотрела вслед поезду. Взор ее был даже не печален, скорее, трагичен, словно провожала она своего милого не на месяц и не на заработки, а на годы и куда-нибудь в армию, а то и еще хуже – на войну. Она умоляла взять ее с собой, она научилась бы строительной профессии, а может, варила бы всем свои фирменные борщи или пекла бы любимые «наполеоны», но будущий муж наотрез отказался от этого проекта. Хотя от студенческой братии трудно что-либо скрыть – Антону тоже тяжело далось такое решение – больше года они были неразлучны и никогда не расставались даже на пару дней.

Бодрый перестук колес, теснота купе и шумное разноголосье вскоре поглотили тоску, особенно когда на столике появились домашние припасы. Кто-то предусмотрительный извлек из глубин рюкзака пару бутылок «Сильванера», и уже через полчаса компания созрела для гитары. Ну что поют в таких случаях?

Миленький ты мой, 
Возьми меня с собой, 
Там в краю далеком 
Буду тебе женой…

Антон, чтобы избежать дружеских подначек, тоже примкнул к нестройному хору.

На новом месте – а это был Богом забытый совхоз на границе с Казахстаном – было все, что воспевают городские романтики: чисто поле, тишина на сто верст, луговое душистое сено, чистый и здоровый воздух. Днем студенты строили кошары – длинные-пре-длинные сараи, в которых содержатся овцы, а по вечерам сидели у костра, запекая в золе картошку. Иногда пили вино, а также кумыс, который охотно поставляло им местное население в виде ездового деда Николая, которого за густую нечесаную бороду сразу же прозвали Будулаем – тогда только что вышел на экраны фильм «Цыган». Будулая приставил к ним прораб, и в обязанности его входило то гвозди студентам подвезти, то рукавицами их обеспечить, продукты из сельмага тоже поставлял, а еще почту – до райцентра-то путь неблизкий, с полсотни километров.

Но однажды вместо бородатого возницы на лошади подкатило милое юное создание. Где-то из глубин веков, по смоляным непокорным волосам да легкой раскосости глаз угадывались ее восточные предки. Девушку звали Антониной. Она оказалась довольно современной, общительной и с легкостью очаровала добрую половину мужского населения стройотряда. Она раздала заказы, обрадовала Антона сразу несколькими письмами и умчалась.

На другой день Тоня вновь прилетела на своей колеснице с массой приятных и полезных вещей. Николай-Будулай, как выяснилось, сломал ногу, и дочь вызвалась подменить родителя на время каникул. Приезды Тони были, пожалуй, самым приятным моментом в жизни студентов. Они наперебой заигрывали с ней, чем вызывали большое неудовольствие сокурсниц. Но этот невинный флирт был неожиданным образом прекращен, когда однажды Антон, поехав с оказией на почту – кажется, получить посылку, вернулся только на следующий день, совершенно преобразившийся: он не ходил – летал, он не говорил – он пел и на ходу сочинял стихи и эпиграммы. А самое главное – он нежно держал за руку Тоню и не скрывал своего счастья.

Работа стройотрядовцев была напрочь парализована: только и разговоров было, что об измене Антона. А тот, казалось, не замечал бойкота товарищей. Чтобы не общаться с девушкой под знойным солнцем, соорудил нечто напоминающее шалаш, без стенок – так просто, навесик. Весь обеденный перерыв Антон и Антонина сидели под этим навесом: рука в руке, глаза в глаза. Вечером студент, оседлав приобретенный в райцентре старенький велосипед, ехал в гости к своей новой возлюбленной. Так продолжалось несколько недель. На Антона жалко было глядеть: почернел от работы и бессонницы, да и от угрызений совести, наверное.

Время между тем близилось к отъезду. Товарищи, пожалев влюбленных, отобрали у них велосипед и построили им хижину, обложив навес со всех сторон тюками золотистой соломы. И воцарился в ней земной рай…

******

Грусть густой пеленой накрыла перрон. Поезд набирал обороты, на столике росла куча всяких вкусностей, постанывала от случайных прикосновений гитара. Когда «Сильванер» помог расслабиться, кто-то заскулил: «Миленький ты мой, возьми меня с собой…». Какое-то время тоненький несмелый голосок был одинок в попритихшем купе, затем кто-то из девчонок подхватил песню, с чувством вознося ее на новую, неведомую доселе трагическую высоту. Это уже был коллективный монолог, полный невыносимой тоски.

…Опустел перрон, и только влюбленная парочка, не разжимая объятий, долго еще стояла на привокзальной площади. Проводив друзей, они направились на междугородку. Антон набрал номер телефона Марины.

- Алло! – радостно отозвалась она за тысячу километров. - Алло, говорите! Антон, миленький мой, это ты? Говори, алло! Я слушаю!

По лицу Антонины покатилась непрошеная слеза. Она освободилась от объятий мужа и выскочила на улицу. Антон догнал ее через минуту.

– Связь прервалась, не успел ничего сказать. Завтра напишу ей письмо…