Биографический роман, или Судьба друзей

Что есть судьба? Неизбежность или череда полуслучайностей, которые мы именуем судьбой лишь потому, что они свершились и обрели силу закона?.. Теперь, когда я пишу этот роман (и неважно, если он разместится лишь на нескольких страницах), что-то сопротивляется во мне рассматривать судьбу как приговор или результат. Человек – это путь, и всякий раз, когда оборачиваешься назад, судьба может быть разгадана по-иному…

…Победителя кулачного боя вызвали в милицию, ведь он избил человека. Пареньку грозил тюремный срок, но ему предложили выход: добровольцем на Финскую.

Победитель – мой отец Виктор Михайлович Болдырев. С ним вместе отправился и его друг Петр Васильевич Лобань. Это судьба. Друзья родились в 1919 году, оба в феврале, были соседями, вместе росли, учились, работали. Их невесты были подругами. В 1937 году в один день сыграли свадьбы, а в ноябре 1938 у них родились два мальчика – Виктор и Владимир. Владимир – это я.

Отец мой Виктор Михайлович родом из большой крепкой семьи. А вот друг его Петр был круглым сиротой. Его родителей раскулачили и отправили в Сибирь. Пятилетнего мальчика спрятали соседи. Жил он у своей тети, и уже в тринадцать лет работал табунщиком и пропадал на конюшне.

Стране для армии нужны были лошади. Как и люди, они были военнообязанными и в два года их забирали в армию. Мальчик Петя растил этих прекрасных животных для нашей армии.

На Финской воевали всего два месяца. Ранило друзей, отца – сравнительно легко, Петра – тяжелее. В марте 1940 война с Финляндией закончилась. На пороге стояла Великая Отечественная. Отца призвали на действительную службу, Петра признали негодным. Впервые друзья разлучились, отец оказался на фронте, Петр вернулся к своим лошадям. Работал старшим табунщиком и мечтал попасть в армию. Мечта сбылась. Приехали военные отбирать годных лошадей и забрали Петра с собой. Так он оказался в армии легендарного генерала Доватора. Отец Виктор Михайлович попал на Ленинградский фронт и до января 1944, до снятия блокады, сражался в окруженном Ленинграде.

Тем временем судьба черным вороном кружила над селом. Но никто этого ворона не приметил. Летом старики и женщины начали строить плотину. Моя мама и мать Виктора взяли нас с собой, нам было по пять лет, и мы еще не понимали, что рождены тоже для большой дружбы. Может быть, это знание хотя бы нечаянно спасло нас, но… Мы убежали подальше от взрослых и с разбега, смеясь, прыгнули в воду. Я попал на мелкое место, а Витя… в глубокую яму и сразу же утонул. Как потом говорили взрослые, у него разорвалось сердце. Витю похоронили, а я ходил, как заколдованный, и никак не мог поверить, что никогда больше не увижу своего маленького друга.

Через две недели вернулся с фронта его отец. Израненный, еле живой. Багровый шрам от лба до подбородка пересекал его лицо. Петр Васильевич уже знал, что Витю похоронили. Безумными глазами кого-то искал в толпе и вдруг увидел меня. Подхватил на руки, прижал к себе и страшный нечеловеческий крик вырвался из его груди. Женщины, обступившие нас толпой, тихо плакали и, шепча молитвы, крестились.

Осень и зиму он болел. Мучали старые раны, выходили осколки, страшные боли терзали тело, но он выжил. В мае, перед уборкой, Петра Васильевича поставили бригадиром, он часто заезжал к нам домой, угощал меня кусковым сахаром и леденцами. Я же, выменяв однажды десяток яиц на три пачки «Севера», вручил их ему и увидел в его глазах радостное понимание, какое бывает между мужчинами… В 1953 году Петр Васильевич умер от старых ран. Перед смертью он позвал меня и мою матушку.

Подарил кинжал, плеть, уздечку, седло и сказал: «Помни, Володя, отца своего да и меня тоже. Мы были с ним друзьями и свой долг перед Родиной выполнили… Тебе не стыдно будет за нас, можешь гордиться нами, сынок!..» Я видел, что он умирал. Душа моя разрывалась. И плакал я уже не как ребенок…

Жена Петра Васильевича, пережившая столько горя, ушла в монахини. И всю оставшуюся жизнь молилась за сына и мужа. Молилась за нас и вместо нас, чтобы на том свете всем нам не стыдно было бы встретиться.

О своем отце Викторе я мало что знаю: за всю войну он ни разу не был дома. Помню из его писем, что после снятия блокады Ленинграда он со своим полком попал на передовую, был ранен осколком в глаз. В марте 1945 года его комиссовали, но он остался при штабе художником – так хотелось ему встретить победу со своими друзьями. В последнем письме просил простить за то, что задержался на фронте. Но встретил мой отец не Победу, а свою смерть. 24 апреля, за две недели до окончания войны, двенадцать солдат были расстреляны из засады. Среди них оказался и мой отец. В Польше он и похоронен в братской могиле.

Моя мама свою жизнь посвятила мне. Умерла в 1986 году. И от большой нашей семьи остался я один. Вглядываясь в прошлое, я теперь знаю, что понимание жизни возможно, когда она осознается как биография – биографический роман, в котором каждое мгновенье несет в себе бремя всего предыдущего и зачаток всего последующего. Лишь только тогда жизнь – не набор разорванных мгновений, но судьба…