Под веселой большой луной

big Пахнут яблони
Пахнут яблони горьковато
под веселой большой луной,
и от этого аромата
сад качается, 
как хмельной.

Степь холмистая ходит, ходит,
словно палуба, ходуном.
Вербы старые хороводят
возле копанцев, 
за гумном.

Звезды движутся небесами,
хаты белые -
в даль полей.
Хаты кажутся парусами
уплывающих кораблей.

Ветер ахает в удивленье
средь полуночной тишины:
небо звездное -
от цветенья,
хаты белые -
от луны…

Пахнут яблони горьковато,
пахнет яблонями весна, 
и от этого аромата
вся округа 
пьяным-пьяна.
1967.

На склонах Машука
Вот снова осень из варяг да в греки
идет на звук пастушьего рожка,
и ямбами, бессмертными навеки,
лес говорит на склонах Машука.

Несется вдаль речитатив прощальный
над желтой глиной опустевших троп,
над женщиной, красивой и печальной,
восставшей вдруг из лермонтовских строк.

Она – одна, как будто у барьера.
Мгновение – и выстрел прозвучит…
Но проступают на асфальте сером,
как пятна крови, листья алычи.
1968 г.

big Луговая музыка
Кузнечики на скрипочках 
пиликают окрест,
Встает трава на цыпочки
и слушает оркестр.

Трава пружинит мускулы -
дрожат в росе лучи.
И луговая музыка
со всех сторон звучит.

Шалфеи, маки дикие,
кукушник, зверобой,
обвиты нежно викою,
кивают головой.

Луга весь день качаются,
даль музыкой полна,
веселье не кончается
до самого темна.

До вечера, до вечера
льют скрипки голоса.
На светлый мир доверчиво
глядят цветов глаза.

А я шепчу: «Земля моя, – 
судьба и боль  отцов, -
ты вечная, ты самая
великая любовь!..»
1965 г.

big Последнее прости
Мне страшно, мама,
что недугом лютым
и черной вьюгой подступает ночь,
и на земле еще не знают люди
такого средства,
чтоб тебе помочь.

Я видел, мама,
как ты с годом каждым
все тяжче опиралась на клюку.
Но я не смел и думать,
что однажды
тебя не станет на моем веку.
Прости меня,
что гостем был я дома,
что так легко и непутево жил:
случалась радость -
я спешил к знакомой,
случалось горе – 
я к тебе спешил.

Последний раз
прости меня, родная!
Ты знать должна, 
как нежно я любил.
Но, мужество превратно понимая,
тебя сыновней лаской обделил.

Не умирай!
Не уходи по свею
в тот жуткий мрак,
где стынет голос -
жить!..
Я встретить радость 
без тебя сумею.
Но как мне горе
без тебя избыть?..
6 февраля 1974 г.

big Августовские звезды
                             Жене
В садах уже изнемогают ветки
под бременем созревших слив и яблок,
и, кажется, порою слышать можно,
как тяжело сгибаются деревья,
держа плоды литые на весу…
Ты повела плечом открытым зябко и прошептала:
«Наступает август…
Ты слышишь,  милый, наступает август…»
О да, я слышу, как растут отавы, 
как синей грустью зацветают астры
и на мои виски роса ложится…
А высоко над нами, в темном небе,
большие звезды падают неслышно.
Но то не звезды,
нет, совсем не звезды,
а жизни нашей дни-метеориты
срываются и гаснут на лету.
Они легки, стремительны и ярки,
они познали высоту и скорость
и, отпылав свое,
сгорают молча.
А ты мне шепчешь:
«Наступает август…»
Конечно, друг мой, наступает август.
Признаем же его неотвратимость
и все его права на нашу жизнь.
Пусть это время зрелости высокой 
не грустью отрешенною подходит,
а гимном торжествующим гремит.
Ведь август вечно славится 
плодами и звездами, 
летящими в ночи.
1963 г. 

big Знаю, время придет
Знаю, время придет,
как под корень подрубит, -
никакие уж снадобья тут не спасут.
Пусть возьмут меня ветры на теплые руки
и в родные поля до зари отнесут.

Там ковыльный курган – я улягусь на склоне,
рыжий месяц у ног примостится лисой.
Окружат меня травы гурьбою зеленой,
напоят из пахучих ладошек росой.

У земли на руках материнских, недужный,
я засну под рассветные песни пичуг
и, как в детстве,
сокрытом в тумане жемчужном,
замирая от страха, во сне полечу.

Поздним утром я встану 
с высокой постели,
ощущая певучее солнце в крови,
и в станицу вернусь,
от бессмертников хмелен, -
на щеке отпечаток примятых травин.
1969 г.