Ответ Гримея

…И вот уже Гримей в атмо-сфере встревожившей его планеты. Полет в атмосфере – это совсем не то, что перемещение в холодном космосе. Чтобы насладиться полетом, Гримей создал себе материальное тело, приняв за образец облик обитателей осматриваемой планеты. С той только разницей, что за спиной у него колыхались шесть бело-сизых крыльев. И, плавно взмахивая ими, он будто листал альбом с видами планеты. Моря сменялись сушей, леса и степи проплывали внизу. И города с людьми. Но любоваться всем этим мешало состояние ноосферы. Гримей испытывал ощущения человека, попавшего на мусорную свалку, когда запах тления душит и гонит прочь. Ноосфера планеты была подобна такой свалке.

Главные искусства здесь деградировали полностью, музыка давно перестала быть отзвуком той, под которую движется вихрь вселенной. Невыносимый сорный шум, уложенный в ритм.

Искусство слова утеряно, а ведь когда-то аборигены умели рассказывать и записывать истории, передающие ощущение жизни. Эти истории обладали магнетической силой влияния на мысли и чувства. Но теперь они забыты, их место заняли те, что возбуждают самые примитивные инстинкты.

Только наука на этой планете развивалась нормально, но в этом-то и была трагедия. Лучше бы она деградировала так же, как и духовная жизнь. Гримей видел вещи не в сиюминутной данности, но в развитии. Он видел всю историю планеты и вероятный ход дальнейших событий. Сменится несколько поколений ученых, и аборигены смогут управлять пространством и временем. И тогда несотворенный Хаос сможет прорваться внутрь Творения и уничтожить его. Закон запрещал Гримею корректировать ход эволюции. Но он обязывал его провести санацию планеты, устранив опасную форму разумной жизни. Вот только каково будет самому Гримею после того, как он выполнит долг! Что он может спросить с существ, появляющихся в этом мире лишь на короткий миг? Да, они стремительно превращаются в проводников Хаоса, но до чего же они сами слабы и несмышлены. И как их жалко!

Артист провинциального театра Жора Эмухвари вчера крепко выпил. С утра он лечился пивом. Все, что Жора умел в этой жизни, это воображать и изображать. И ему по силам было изобразить все. Но в том театре, где он работал, царило искусство, в котором Жора был абсолютно беспомощен – искусство склок и интриг. Правда этого искусства заключалась в том, что настоящих ролей ему было не видать. Пьянка помогала жить с этой правдой. И еще, помогала декламация ролей, которые ему уже никогда не сыграть на сцене. Роль Гамлета манила с особой силой. Он вырос в семье, где властвовал богатый отчим-самодур. Не король, конечно, но природа чувств принца Датского была понятна Жоре с особой ясностью. Да и внешне он подходил – высокий, чуть грузный, зеленоглазый блондин. Крупные, но не грубые черты делали его лицо красивым и запоминающимся. Отец, не принявший никакого участия в воспитании сына, похоже, поскупился и на генетические признаки. Внешность у Жоры была вполне европейская, даже нордическая. Вот только артистизм и экс-прессия – отцовское наследство.

Никогда в его театре не поставят Шекспира, но, даже если бы чудо и свершилось, Эмухвари не дали бы сверкнуть в главной роли, затмить всю свору прихлебателей и фавориток. Ну откуда взять для такого Гамлета Офелию?

И вот, сидя в своей комнатке в трусах и майке, держа в одной руке бутылку пива, а в другой нераскрытый томик Шекспира, он произносил знаменитый монолог со всей горечью нереализованного таланта, разочарования в людях, с отчаянием живущего впустую гениального артиста.

«Быть или не быть?» – произнес Жора и тяжело перевел дыхание…

Конечно, Гримей мог переложить принятие решения на членов совета Равных, но уйдет время, и можно опоздать с санацией, у смертных все происходит быстро. Гримей медлил, не мог решиться. Между тем пребывать в ноосфере больной планеты с каждым мгновением было все труднее. Есть закон, он должен быть исполнен, почему же я медлю и так мучаю себя?

«Быть или не быть?». Перекрывая сообщения о котировках акций, о пятом браке стареющей певицы и встрече в «верхах», прозвучал вопрос. Тоска и страсть, вложенные в него, заглушили мощности трансляционных средств. «Вот так вопрос!» – поразился Гримей. «Вот в чем вопрос», – продолжил свой монолог полуголый человек в небольшой комнатушке. Точность формулировки поразила Гримея. Заданный смертным существом вопрос приобретал особую трагичность. Небытие вот-вот поглотит вопрошающего, но он сам хочет решить и выбрать там, где выбора ему не дано. Каждое мгновение мечта Творца созидает мироздание, и каждое мгновение мир гибнет в миллиардах разумных смертных во всей вселенной. Начинаясь в Боге, мир заканчивается в человеке. Это закон равновесия, на котором держится все Творение. И вдруг «быть или не быть?».

Гримей тяжко взмахнул своими шестью крылами и, воспарив, приготовился избавиться от бремени материального тела. Пусть Совет решает судьбу этих существ.

«Корону, на подиум!» – прокричал немолодой, вислоусый и пучеглазый человек, одетый в роскошный костюм. Он картинно протянул руки и с теплотой посмотрел на стоящую перед ним девочку. Ребенок был красив: желтое платье с красными и синими розами, легкие туфельки на высоких каблуках. Еще три ярко одетые девочки стояли на краю подиума.

«Итак, дамы и господа, перед вами – Маша Щеглова, победительница детского конкурса красоты». Шоумен плавно перевел указующую длань на стоящую перед ним девочку. «Вот Маша, ты самая красивая». С этими словами он водрузил на детскую головку корону, сверкающую блеском желтого металла и красных камушков, которыми была выложена надпись: «Красота спасет мир». Девочка улыбнулась весело и лукаво и, потянувшись, нежно поцеловала шоумена. «Вы – самый хороший!»

Вислоусый изобразил на своем лице восторг изумления. Для этого он собрал брови «домиком» и еще сильнее вытаращил глаза. Выждав паузу, улыбнулся плоско и похотливо. Этой примитивной мимикой шоумен как бы передал сидящим в зале ощущение от прикосновения детских губ. И благодарный зал зашелся в аплодисментах…

В самый последний миг своего пребывания рядом с больной планетой Гримей вдруг услыхал крик: «Корону, на подиум!». Он чуть задержался, чтобы узнать, что последует за этим.

Гримей видел все, что создано Богом, но никогда не видел существа или вещи столь же отвратительной, как пучеглазый шоумен. Благодаря способности воспринимать мир не как картинку, а как процесс, он знал жизнь пучеглазого с самого рождения его на свет. И знал жизненный путь, предстоящий Маше Щегловой.

Отвращение и гнев Гримея обрушились на несчастных жителей планеты.