Белый налив

Опять была она в этом старом запыленном вагоне, куда я сел в полдень, направляясь в Подмосковье на побывку из армейской части, где проходил на юге срочную службу. Она сидела у окна, повернулась… Я до сих пор помню облако абсолютной чистоты, стоявшее над ней, как невесомое яблоко, как нимб… Все остальные подробности привычно пронеслись в памяти, кроме последней. Я пытался вспомнить что-то самое главное, но не мог или не хотел, вновь уходя в сон, тяжелый и теплый, как ватное одеяло. «Что-то должно случиться», – подумал я, засыпая, и вдруг, когда солнце уже стояло в окнах, резко сел на кровати. Вот оно что… мне стало не по себе, впрочем, ничего особенного, глупости… Какое сегодня число? А год? век? Что ж, действительно, тот самый назначенный ею день пришел. Странно, очень странно… И это непредусмотренное совпадение – жена уехала к матери в Калининград, а Севка и Левка укатили в экспедицию. Значит, один – хорошо это или плохо?

Какой-то силой я вовлекался в Катину игру, пытаясь еще раз вспомнить тот далекий и словно даже выдуманный день. Мы ехали в плацкартном вагоне, людей было не так много, чтобы замечать их присутствие. Потом пересели за боковой столик и смотрели, как гаснет небо и проносятся столбы, одинокие коровы, крошечные селеньица, лужи с утками, мальчишки с палками… Помню, я долго рассматривал жирную надпись над ее головой, сделанную красной пастой на старой коричневой обшивке вагона. Слово «Сюзанна» было выведено большими латинскими буквами и казалось, что это рубиновая корона зависла над ее светлыми волосами. Катя что-то говорила, но я почему-то плохо слушал, меня отвлекало ее лицо. «…сегодня, – звучал тихий голос, – 29 июля, надо запомнить, а через 31 год тебе будет 50 лет,.. представляешь?.. мне тоже… Где бы мы ни находились, в этот день, 29 июля, пусть каждый исповедуется перед собой, как перед Богом… Дай слово, ты согласен?!»

Я восторженно согласился. Мне бы никогда не пришла в голову такая смешная мысль. Потом, когда я изредка вспоминал Катю, я почему-то не думал об этой истории. Не придавал ей значения. Детская игра, не больше. Но теперь… Что-то необъяснимое заставляло меня нервничать. Тридцать один год… Я был вне себя, не находил места… Впервые за много лет я волновался не из-за страховки на машину, не потому что поругался с шефом, не из-за проблем, а просто так, лишь оттого, что должен себе что-то сказать. Правду, наверное? Так я ее от себя и не скрываю…

Во-первых, моя вина перед умершим отцом. Он болел, жил одиноко и неприветливо – то ли обиженный на меня, то ли желающий сам обидеть… Или почти восьмилетняя история с Олей. А до Оли – Наталья… Оля, к счастью, уехала по контракту в Германию… Про жену и Володю тоже знаю, догадался… Все-таки друг, на лбу написано… Ну а дети выросли, у них своя жизнь, родители на десятом месте. Нечего мне себе сказать. Обычная жизнь – люди, деньги, друзья, враги, суета, маята…

Я сидел один в душной комнате, пару раз включал и выключал телевизор, потом решил «сделать красиво», отыскал свечку, изогнувшуюся от жары, зажег ее и притих. Так почему же хотя бы из любопытства я не дожидался этого дня? Утратил способность во что-то верить, надеяться, ждать? А может быть, так и надо, назначить себе день исповеди и… Я усмехнулся. Скучно, невесело…

Я вспомнил, что впервые по-настоящему нескучным был со случайной попутчицей Катей. Существом настолько безгрешным и невинным, что даже влюбиться в нее было нельзя. Другая материя, цветок, и я, мальчишка, понял это. И только теперь я вдруг подумал, что Катя была не так проста, в ней угадывались и власть, и женственность, и сила. Полночи мы простояли в грохочущем тамбуре. У меня было такое чувство, будто Катя перепрыгивала со ступени на ступень, а я догонял ее. В какой-то момент я оказался рядом на самой высокой ступеньке. Наверное, она тоже что-то почувствовала. Она обхватила мои плечи и приблизила свое лицо: «Как ты думаешь, – сказала она, – жизнь у человека длинная или короткая?». Я молчал, не зная, что ответить Кате. Потом придумал. «У старых – короткая, а у молодых – длинная». «Да нет же, – нетерпеливо тряхнула она головой, – жизнь – вещь очень короткая, чтобы тратить ее на что-нибудь, кроме веры, надежды и любви…». Оказывается, эти Катины слова впечатались в мою память. Потом она как-то особенно посмотрела на меня и, улыбнувшись, опустила руки. Никогда больше в жизни я не был так открыт и бесстрашен. Ее сила вошла в меня, и я потерял ощущение земли, от которой, как я это понял значительно позже, к человеку всегда поднимается страх… Под утро Катя заснула, уронив голову на руки. Я засобирался, взял свой рюкзак, вспомнил о лежащих в нем яблоках, вытащил их, положил перед Катей на столике. Белый налив – небесный, восковой… И направился к выходу. Я был так окрылен, что не вполне понимал, что никогда больше ее не встречу.

Поезд затормозил ход, и я, на секунду замерев, спрыгнул с высокой ступеньки на землю…

Ставрополь – Москва.