Перебесился

Угнездился он у меня на левом плече, на ухо нашептывает:

- Небось зайдешь сейчас в «Гурман» кружку пивка выпить?

- Ясный пень – после работы…

- А встретишь там Семеныча или Петьку – одной-то кружкой не обойдешься.

- Ну…

- А жена-то, Валя, небось уже по квартире мечется, руки ломает. Представляет, как ты пьяный заявишься, как выкаблучиваться начнешь, кулаком ей в ухо задвинешь.

И веришь ли: Валюха перед глазами - ну как въявь! Припухлая, глазенки испуганные, пятый угол ищут…

Очухался, когда уже в подъезд заходили. Ну не возвращаться же в «Гурман»…

Валька дверь отворила – и пятится, к стенке жмется. Думал, от беса шарахается. Нет: пока снимал куртку, бесенок по трюмо расхаживал. Так она на него ноль внимания, а с меня глаз не сводит.

Сел за стол, Валька тарелку с борщом поставила. Тут бес возьми да шепни мне на ухо: «Спасибо!». И я вдруг, как попугай: «Спасибо!». Валька на табуретку опустилась, слезы по щекам текут. И улыбка – жалкая, кособокая…

Хорошо, бес успел с плеча соскочить, под кровать юркнул. А то б я его, подлюку, рогами - в борщ.

Утром встал – голова не болит. Валька в белом переднике с кухни горячие оладики со сметаной тащит. Не хочется ни матюгнуться, ни запулить тарелку в стену. Тут и бесенок из – под кровати выбрался. Я ему кулак показал, а он будто не видит: руки за спину - и прогуливается.

На проходной завода охранник то ли не заметил, то ли не понял, что у меня на плече бес сидит: глянул на фотку в пропуске и открыл турникет.

Мастер только узрел меня – сразу набычился. Небось думал, опять полдня гавкаться будем из-за этих втулок. Их и так вытачивать морока, а с похмелья – все равно, что серпом по… Но бес-то хитрюга: всю дорогу мне бубнил, какой я классный фрезеровщик. Да если захочу, за мной в цеху ни один не угонится. Да любую деталь выточу – ОТК ахнет.

Стою за станком: стружка вьется, из невзрачной болванки блестящая изящная втулка вырисовывается. Бес на плече сидит – хвостом крутит да по сторонам глазеет. К мастеру начальник цеха подошел; о чем – то шепчутся, в мою сторону поглядывают. И Горюнов со Светличным, чьи станки напротив, на меня косяки бросают.

В столовой мастер со своим подносом за стол подсел:

- Василий, ты анекдот слышал: «Папа, я замуж не буду выходить, я с вами жить буду…». А тот в ответ: «Не смей угрожать отцу!».

Я уже рот открыл, чтобы послать его вместе с этими обрыдшими анекдотами. Но тут бес сунул лапку мне под мышку, пощекотал – я и захихикал.

Мастер до конца смены сиял как новый пятак.

С работы иду – мысли в голове, каких отродясь не было. И роятся, роятся. Вот ведь три десятка лет уже. А толку? Сына не родил, дом не построил, дерево… Дерево-то, положим, посадил. Даже два: прошлой осенью сквер напротив заводоуправления разбивали. В пару со мной Людмилу поставили, секретаршу директора. Фифа еще та - глазками стреляет! Ну я и расхорохорился.

А вот для человечества – что такого доброго, большого, нетленного сотворил?.. Хоть одну розу в душе своей замызганной взлелеял?..

Значит так, вечером все заначки - на стол, пусть Валька распоряжается. Пиво - только по пятницам и только дома на кухне. Книги будем читать, в оперетту ездить. За каждое матерное слово – десять раз отжаться. И даже теще, падла буду, крышу починю…

Бес на плече сидит: поддакивает, головкой кивает, лыбится – недомерок волосатый. Ишь как его разобрало, как сам собой доволен: мол, вот, Ваську в люди вывел. А то я сам бы не вышел… И вообще, почему только мне такое счастье? Вон вокруг сколько забулдыг шляется.

Тут как раз поровнялись с заборчиком, где вчера его встретил.

- Ну вот и приехали.

Бесенок глазенки вытаращил, ртом, как рыба, воздух хватает. А я – ноль эмоций. Снял его с плеча, на забор усадил, ручкой сделал:

- Покедова!

Хорошо, что не рассусоливал. В «Гурман» поспел тютелька в тютельку: Семеныч как раз за пиво расплачивался. Я ему сотенную сунул – еще пять взяли.

- Что вчера-то не приходил?

- Да бес попутал…