Отсутствие наград носите как награду

В моем детстве не было игрушек, которые я мог бы разобрать, чтобы познать их внутреннюю тайну. Напротив, заменявшие игрушки предметы домашнего обихода, как-то: запчасти от швейной машинки, шахматные фигуры и всяческие коробочки – наделялись детской фантазией различными свойствами, приобретая иную виртуальную сущность. Возможно, поэтому отношение к жизни вообще и к журналистике в частности в начале моей профессиональной карьеры было целостным, не аналитическим, а, скажем так, синтетическим (не путать с современной «пластиковой» журналистикой).

Себя тогдашнего я несколько стыжусь, но в какой-то мере и завидую.

В газету «Комсомолец Кубани» - а это была одна из самых достойных молодежек страны – я пришел в двадцать два года, имея диплом физика и огромный пиетет к печатному слову. Набившая оскомину чеховская фраза о том, что в человеке все должно быть прекрасно, в полной мере применялась мной, начинающим, к Ее величеству Газете.

И вот первое дежурство «свежей головой». Для тех, кто не знает или забыл, напомню, что «свежая голова» - это журналист, который читал сверстанные и вычищенные полосы с целью найти уже после пятикратного редакторско-корректорского сита роковую ошибку. Такое вот было отношение к газетному тексту, хотя ошибки и опечатки все равно торжествующе пробивались к читателю сквозь все кордоны.

Прочитал я почти готовую газету со всем тщанием и был горд собой: не зря трудился. Нашел с десяток дефектов, в основном знаки препинания, а вершиной правки стала замена приставки в слове «одел» (как известно, платье надевают).

Отдал свои полосы на верстку и тем самым вызвал маленький скандал: газета-то уже «в металле». Прибежала дежурная по номеру Влада Дашкевич и заявила: «Ты знаешь присказку, что по газете грамоте не учат?» И выдала мне лекцию, что главное для «свежака» - найти грубый ляп или политическую оплошность, а не синтаксических блох. Конечно, газета должна быть точной, но факты на этом этапе уже не проверишь, а все, что я нашел, это так, мелочи жизни. Так и вышло в свет неисправленное «одел».

Конечно, было мне обидно. И за себя, и за газету. Хотя впоследствии, набираясь профессионализма, и сам научился рассуждать о приоритетах, о необходимости пренебрегать третьестепенным ради главного.

А главным в той дореформенной российско-советской журналистике считались точность фактов и красота стиля. И еще авторская позиция, она же гражданственная. И потому журналистика была чем-то сродни писательскому труду, что заметно отличало ее от журналистики западной.

Безусловно, ремесло наше в те времена было уродливо кривобоким вследствие пропагандистско-агитационной составляющей. Обузу эту все несли по-разному, но настоящие журналисты умели отделять мух от котлет. Со здоровым цинизмом сочиняли идеологически выдержанные отклики, под которые потом разыскивали идеологически выдержанных авторов из рабочих, крестьян и социалистической интеллигенции. А сколько смеха вызывало «освещение» майских и ноябрьских демонстраций, когда репортажи сочинялись заранее и, скажем так, всепогодно. А потом ответственные лица – а оброк распространялся практически на всех – являлись в праздничный день в редакцию, чтобы выяснить, а состоялось ли вообще данное мероприятие в данном населенном пункте. Если да, то «всепогодный» текст шел без правки.

Зато когда дело доходило до текстов настоящих, тех, что делают имя, писали душой и сердцем, ловко обходя запреты и ограничения, ваяли нетленку, что собственно и составляло профессию. И многие из моих тогдашних коллег весьма уверенно вошли в свободную российскую журналистику федерального уровня: Зоя Ерошок, Анджела Мхитарян, недавно безвременно ушедший от нас Андрей Кабанников, фотокор Володя Веленгурин…

К слову сказать, «свободная российская журналистика» указанную двойственность сохранила хотя и не повсеместно, но, возможно, еще и в более выраженном варианте.

Когда в начале девяностых в стране произошел телерадиогазетный взрыв, в профессию кинулась бездна неофитов, не знающих ни школы, ни традиций, ни этики. «Прервалась связь времен»… И самое скорбное, что эти неожурналисты имели коммерческий успех. Вспоминаю, как одним из самых удачливых изданий в Ставрополе стала газета «Забор», которая к газете имела весьма опосредованное отношение, равно как ее учредитель и редактор – к журналистике. Чересполосица бесплатных объявлений, скандально-дилетантских заметок друзей редактора и откровенная «джинса», как за деньги, так и политически ангажированная, - вот что пользовалось наибольшим спросом у публики.

Я это знаю доподлинно, потому что был издателем «Забора». Зато «качественная» газета «5 дней», куда было вложено немало сил и таланта профессионалов, чьи имена и сегодня в верхней части табели о рангах ставропольской журналистики, такая газета на рынке не удержалась, пришлось с печалью в сердце ее закрыть.

А лучше всех приспособился к нашему перекошенному рынку отряд, нет, армия небесталанных марателей бумаги и компьютерной памяти, для которых главный смысл профессии – шорох купюр. В их шкале ценностей заказной материал с хорошим бюджетом куда выше, чем любая «бесплатная» творческая победа. И естественно, что обыватель с радостью перенес свое неверие с них, продажных, на всех журналистов вообще. По себе знаю, что выход в «Ставрополке» любого нелицеприятного материала обязательно повлечет первую реакцию: «Заказуха, сколько взяли?» И оправдываться не хочется, и зло берет. А что поделаешь? Профессия-то одна на всех. И доверие к профессии тоже одно, порушь его – и для властного каравана боль твоих строк – что собачий лай.

Впустую лукавить не буду – оплаченные журналистские публикации нашей газете не чужды. На одной коммерческой рекламе при недоразвитой отечественной экономике нам не выжить. Но есть в «Ставропольской правде» жесткое правило: заказать можно только тему и место. Дальше журналист действует согласно собственной совести и профессиональным навыкам. И может это покажется парадоксальным, но нередко именно оплаченные (не буду говорить заказные) публикации становились лучшими, вызывали общественный резонанс и высокую оценку коллег, побеждали в творческих конкурсах и в судебных процессах. А не раз случалось так, что, дав предварительное добро заказчику и изучив ситуацию, мы от заказа отказывались. Или, более того, отказавшись от заказа, публиковали материал иной направленности по результатам собственного расследования. Обид, замечу, не было. О такой возможности мы предупреждаем сразу.

Вспоминаю скандал вокруг мэра одного из курортных городов Ставрополья. Возглавив город, малоопытный во власти бывший директор завода взялся пересматривать итоги приватизации и обвинять прокуратуру во всех смертных грехах. С шумом, помпой, пресс-конференциями и обращениями к президенту. Нашлось кое-что в ответ и у оппонентов: мэра обвинили в крупных хищениях. И одна федеральная газета с громким названием вывалила дурно пахнущий компромат на свою полосу, а потом уважаемые и с большими полномочиями люди настоятельно просили нас перепечатать этот опус, где даже имя одного известного депутата было переврано. Естественно, просьба была не бесплатной. Денег сулили много. Мы отказались. Хотя особой любви к данному мэру не испытывали. Сделали цикл собственных материалов, изложив аргументы противоборствующих сторон и точку зрения наших корреспондентов.

Зато коллеги наши из местной конкурирующей газеты перепечатку сделали. Небось, и денег не взяли. Действительно, зачем им деньги? Небось, из чистой любви к правде опубликовали. И даже имя депутата не исправили. Хотя отлично знали, как его зовут. Почему, спросите. А просто был с этой газетой случай, когда точно так же перепечатали из федерального издания компромат на одного бывшего чиновника, да оплошку допустили: корректура местная безграмотность московских коллег чуть исправила. И суд, который вчистую проиграли и москвичи, и местные, счел, что перепечатка с исправлениями не есть уже «дословное воспроизведение», а есть новый материал с вытекающими отсюда правовыми последствиями и финансовыми потерями. Так что теперь там даже явные ляпы не правят.

А вообще интересно наблюдать за судьбой отвергнутых нами «заказух». Ведь в первую очередь подобные тексты стараются разместить у нас: «Ставропольская правда» на краевом рынке ежедневной периодики по аудитории и влиятельности вне конкуренции. Действия наши в таких случаях я уже описал, не всем клиентам они нравятся, и уходят они, забрав свой текст, восвояси. А потом, глянь-ка, выползают знакомые строки в каком-нибудь из местных листков без всяких обозначений заказа.

А будущая наша смена все это примечает и трактует по-своему.

Вот уже пятый год после защиты диссертации я преподаю в университете. Читаю будущим журналистам основы права, веду спецкурсы. И есть в университет-ских традициях одна особенная лекция – первого сентября перед первокурсниками. И главное, что мне хочется втолковать этим мальчикам и девочкам (последних, к сожалению, вчетверо больше первых), – это понимание разницы между тремя профессиями, которым их будут учить: журналиста, рекламщика и специалиста по PR. Каждая из трех, коль она востребована обществом, достойна уважения, но при всем внешнем сходстве имеет принципиальные отличия. Говорю все это и вижу: не понимают. Для них пропагандист и агитатор типа Доренко и есть образец журналистики - важней всего быть в центре внимания, быть у всех на устах. Они представляют нашу профессию через дурацкую рекламу про «будущую скандально известную»: глотнул из бутылочки – и вперед. А еще они смотрят по телевизору на интерьеры и коллекции вин ангажированных пропагандистов от журналистики и полагают, как и некоторые их старшие товарищи, что самый лучший материал – тот, за который больше всего заплатят.

Кстати, мы много спорили с моим старым приятелем и коллегой Борисом Киршиным, возглавляющим «Челябинский рабочий», о том, может ли журналист готовить тексты по заказу, участвовать в PR-кампаниях, оставаясь при этом журналистом. Борис считает, что такое совмещение губительно. Я – нет. Конечно, лучше бы было, если бы деньги для газеты зарабатывали специально обученные люди, а журналисты не отрывались от творческого процесса. Увы, благодушные эти мечтания при нашей общедоступной бедности способны привести лишь к одному исходу: подлечь под тушу какого-нибудь местечкового олигарха и ждать, пока тебе сделают хорошо. Только не вышло бы потом, как с прекрасным каналом НТВ, который небезызвестный олигарх, защищая нажитое непосильным трудом, изнасиловал до такого состояния, что мало кто в стране (в стране, а не в Москве!) видел в последующем «споре хозяйствующих субъектов» зажим свободы слова.

Опыт советской журналистики, о котором я говорил выше, свидетельствует: профессиональное совмещение возможно. Но при одном условии: всегда отделять зерна от плевел и никогда одно с другим не путать. И еще: всегда быть в рамках профессиональной этики, а это уже относится как к авторам, так и к тем, кто авторов редактирует. И еще: если ты помог некоему лицу оформить за его деньги для твоей газеты какие-нибудь этого лица мысли, которые оно хочет донести до широкой общественности, ни в коем случае не светись именем. Потому что имя – это все, что у тебя есть.

Впрочем, говорю я эти избитые слова про единственную ценность - имя журналиста, брэнд издания, а в душе давно уже по сему поводу гуляют сомнения. Ибо вижу, как долго и старательно врут громкие имена и солидные брэнды, а все равно на плаву, да что там – на вершине, и никоим образом не выходят из доверия у публики.

Один известный телеведущий пустил смешную байку, что некая маленькая российско-вьетнамская нефтяная компания платит налогов в бюджет больше, чем все нефтегазовые монстры, вместе взятые, потому что, мол, работает честно и прозрачно. И – пошла расписывать губерния. Даже у собственной сотрудницы пришлось данный фантазм из материала вычеркивать. А ведь телеведущий чуть не в каждой своей программе подобными байками народ стращает. И верят же. Как тут не вспомнить историю с «протоколами сионских мудрецов» или «доктриной Даллеса», явной фальсификацией, тем не менее обретшей черты реальности.

Отважнейшая журналистка, борец за свободу чеченского народа на одном из мероприятий «Открытой России» с гневом рассказывала о виденных ею зинданах, которые соорудили в верховьях Аргуна федералы для заключения в оных мирных жителей гор. Наш военный обозреватель Леша Лазарев, не раз летавший в те края, в том числе сопровождая собранную газетой гуманитарку, попробовал уточнить у героини, в каком именно месте ущелья, которое он облазил вдоль и поперек, расположены пресловутые зинданы. Допытывался долго, пока не получил ответ, что сама-то она их не видела, но верные люди рассказывали. И что? Да ничего. Гневные репортажи очевидицы по-прежнему вызывают аплодисменты европейской общественности.

Популярнейшая газета дает на разворот «истинную правду» о событиях в Беслане со ссылкой на прокравшегося в Ставрополь секретного спецназовца. Едва ли не на следующий день выясняется, что «истинная правда» представляет собой полную коллекцию бродящих по Беслану слухов, а «спецназовец» есть психически неуравновешенный человек с самодельным удостоверением. Как результат – публикация о том, какой нехороший этот обманщик и как нехорошо обманывать доверчивых журналистов. А популярность газеты только растет.

Да и вообще, есть у нас народная примета: как только появится в федеральной прессе материал о Ставрополье, подготовленный столичным коллегой, ищи грубейшую в нем ошибку, да не одну, передернутые факты, а уж об искажениях имен, фамилий и должностей и говорить не приходится. Как тут сохранить веру и уважение к газетному слову!

Стремление выдать на-гора сенсацию или ее подобие, опередив конкурентов, давно уже в отечественной журналистике доминирует над необходимостью проверять сообщаемые сведения. Ссылаются при том на Запад, но, братцы! Помилуйте! Во всех журналистских хартиях стран традиционной демократии проверка факта ставится во главу угла по принципу трех независимых источников. Стоит ли удивляться в результате тому, что большинство судебных исков по защите чести, достоинства, деловой репутации наши средства массовой информации проигрывают?

Конечно, идеализировать российское судопроизводство весьма сложно. И дело даже не в пресловутой независимости, до которой нам еще ползти и ползти. Независимость судьи становится реальной силой в том только случае, когда честь его вне подозрений. Вспомните, как в классическом для журналистского мира романе Р.П.Уоррена «Вся королевская рать» судья, чья репутация обоснованно оказалась под угрозой, покончил с собой. У нас таких примеров что-то не прослеживается, даже если брать более мягкий вариант добровольной отставки. А чтобы лишить судью полномочий, квалификационной коллегии требуются такие прегрешения, за которые не то что полномочий, а и свободы лишать надобно.

Еще недавно мы с гордостью заявляли, что судебных процессов не проигрываем. Так оно, в общем-то, последние пятнадцать лет и было, несмотря на десятки исков ежегодно. Но укатывают сивку крутые горки. Начали и мы вести счет потерь. Но за счет чего!

Задерживают одного из ставропольских военкомов, бравого полковника по подозрению во взятке. Операция проведена честь по чести: раскаявшийся взяткодатель, меченые купюры, светящаяся в ультрафиолете краска. Как и положено, выцарапываем информацию у следователя, даем. А дело от гражданской прокуратуры переходит в военную, которая благополучно обвинение во взятке снимает. Полковника тем не менее увольняют со службы и осуждают за незаконное хранение оружия: «левый» пистолет в тайничке завалялся. А тот подает иск в суд к газете. И суд его частично удовлетворяет. В чем прокол? А почему, мол, вы написали, что военкома взяли с поличным? Как же, деньги в кабинете найдены, у полковника краска на руках. Но ведь в кабинете, а не в кармане – значит, не с поличным взят. Хорошо. Давайте мы напечатаем, что обвинение во взятке снято за недоказанностью. Ан нет. Словосочетание «с поличным», опубликованное в газете, принесло бывшему военкому такие нравственные и физические страдания, что увольнение, следствие и приговор суда по сравнению с этим – просто пустяки. Так что тряхните мошной, щелкоперы.

Смешно? Да не очень. Весь цивилизованный мир давным-давно выяснил для себя, что, поднимая общественно значимую тему, журналист вправе допустить преувеличение и даже «оскорбительные или шокирующие выражения». Ну а наш ставропольский суд выносит обвинительный приговор по уголовному (!) делу журналисту за то лишь, что он печатно назвал одно важное лицо недееспособным.

Опять же просится совет – нанять полдюжины грамотных юристов, и пусть половина тексты до публикации читает, выверяя каждую фразу, каждый факт, а другая половина в судах от любителей халявных денег отбивается. Совет правильный, но обсуждать его не будем: у «районок», знаю, зачастую денег нет оплатить разовую работу адвоката – приходилось нам на их стороне совершенно бесплатно в суде выступать. Да и для нас «полтора» юриста – предел возможностей, хотя иногда за такую экономию приходится платить. Был, к примеру, у нас процесс с антимонопольщиками. Приняли они неумное, на наш взгляд, решение, мы его в арбитраже оспорили. Но в те дни завершался очень важный для нас судебный процесс, в редакции сидела бригада суровых проверяющих, да еще и новогодние «каникулы» некстати подоспели. В общем, иск мы подали пусть и в срок, но поздновато. Новичок-судья иск приняла, но без всяких к тому оснований отказала в обеспечительных мерах – не приостановила предписание антимонопольного управления. Потом она эту оплошность исправила, когда, увы, срок исполнения предписания уже истек. Торжествующие антимонопольщики радостно сочинили административное дело и организовали утечку информации в конкурирующие СМИ. Спорить было бесполезно: сами виноваты – кто не успел, тот опоздал.

Зато попытки наши и коллег из «Вечернего Ставрополя» добиться правдивости указываемых газетами тиражей не нашли и не находят поддержки ни у антимонопольщиков, ни у прочей власти. Данные подписки на почте и розницы в «Союзпечати» почему-то считаются коммерческой тайной. Вот точно знаем, что у одной из газет подписной тираж около тысячи и в розницу расходится около четырехсот экземпляров. А в выходных данных стоит немалый для края тираж 10 тысяч, что вводит в заблуждение рекламодателей, читателей и власть, благо, печатается эта газета в собственной типографии.

Другой еженедельник броским шрифтом дает некий «общий тираж» и меленько, пряча, дает тираж реальный, куда более низкий (тут не соврешь, т.к. печатает государственная типография). Что такое «общий тираж», понять невозможно: приложений данное издание не имеет, дополнительных выпусков тоже. Иначе как недобросовестной конкуренцией это назвать сложно.

Сегодня в Ставропольском крае среди газет лишь «Ставропольская правда» находится под контролем Национальной тиражной службы. Правда, в списке есть четыре региональных выпуска федеральных холдингов и один бесплатный рекламный листок, но это, как говорится, другая песня. Конкуренты же наши к прозрачности тиражей не стремятся, и понятно, почему. Рекламодатель не научился пока разбираться в маленьких хитростях коллег, что позволяет хитрецам собирать дополнительные пенки с рекламного рынка. А мы еще и оказываемся страдающей стороной. Например, антимонопольное управление, ничтоже сумняшеся, сравнивает наш однодневный тираж с ежемесячным тиражом региональной «Комсомольской правды» и делает некие выводы. Естественно, не в нашу пользу…

И наконец, о главном. Иногда друзья-газетчики, а их у «Ставропольской правды» по всей стране немало, спрашивают с некоторой иронией: все, мол, уже награды собрали? Отвечаю: наград у нас нет, кроме еще советского ордена Трудового Красного знамени. Остальное – это дипломы за победы во всероссийских творческих конкурсах, пять раз подряд – на фестивалях «Вся Россия», титулы газеты года и главного редактора года в «Золотом гонге», национальная премия Петра Великого и прочее, и прочее. Из наградных же списков, составляемых властью, нас аккуратно вычеркивают.

В свое время говорили, что главные редакторы носят партийные выговоры как ордена. Те времена ушли. Выговоры для тех, кто неудобен, заменяются чем-то иным. Страшно вспомнить, сколько обладателей красивых гербовых удостоверений посетили нашу редакцию за последние годы с не самыми добрыми целями. И безуспешно.

Во всем мире считается, что власть может наградить журналиста разве что за воинский подвиг. Остальное есть лишь попытка приручения, которая для истинной журналистики смерти подобна. У журналиста есть другие награды, которые не носят на лацкане. Объяснять не буду.