«Маленькая мама»

Вера выгнула спину и, крутнувшись назад, мягко прыгнула в комнату. Через минуту вернулась с большой итальянского происхождения куклой и военно-полевым биноклем. Куклу матери Веры подарили настоящие итальянцы, приезжавшие делегацией к ней на завод. Алла Федоровна, небольшого росточка, синеглазая, молодая, была заводским парторгом – серьезный уважаемый человек. Кукла тоже почему-то была серьезной – необыкновенной целлулоидной розовости и красоты. Вера даже с ней спала…

Из порта донеслась музыка. «Кажется, румыны», – подумала она и направила бинокль в сторону румынского корабля. Ей так нравилось сидеть на подоконнике и смотреть на портовые краны, трепетавшие на ветру морские флаги. А когда опускалась тьма, лучи прожекторов, как крылья гигантской стрекозы, взмахивали до самого неба и через мгновенье ложились на воду. Вера замирала. С каждым днем она ощущала приближение предназначенного ей счастья. «Ой! – вскрикнула она вдруг. – Шляпка!»

Она опять переместилась в комнату, вытащила из зеркального шкафа коробку и, блаженно улыбаясь, достала черную фетровую шляпку «маленькая мама», подаренную ей три дня назад Аллой Федоровной. Из зеркала на Веру смотрела прехорошенькая шестнадцатилетняя особа с голубыми глазками в модной шляпе с высокими круглыми полями. Над маленьким ушком блеснул белый лаковый бантик. «Ах, скорее бы осень!». Обернувшись, она увидела стоящую в дверях бабушку. Ее руки в темных старческих пятнышках были в муке. Ни Вера, ни бабушка и никто в городе не знал, что на рассвете начнется война…

…Одессу уже вовсю бомбили, Алла Федоровна пропадала на заводе, и заботы о бабушке и Вере были поручены их жившему одиноко соседу Виталию Семеновичу. Его домработница Лёлька перестала к нему ходить. Бабушка наливала ему утром тарелку горячего супа, а потом все вместе они отправлялись в соседний, через пять домов, глубокий подвал, из которого начинался вход в одесские катакомбы. Когда налеты затихали, они бежали домой. Алла Федоровна шепнула Вере, что не сегодня-завтра они отправятся пароходом в эвакуацию.

Собирались в страшной спешке. Мать приказала ничего лишнего не брать, только саквояжик с кое-какими вещами и документы. Два поворота ключа и за дверьми осталась недавно купленная мебель, веселый цветастый абажур… Жизнь осталась… Алла Федоровна глотала слезы.

В пять утра они уже бежали по улице, благо порт был – рукой подать. Бабушку тащил Виталий Семенович, у нее от переживаний отказывали ноги. Времени оставалось в обрез, как вдруг Алла Федоровна обнаружила, что Веры нет рядом и нигде нет. Отовсюду бежали толпы, но Вера не появлялась. Она опустила руку в карман – ключей от квартиры в нем не было. Алла Федоровна закусила губы: что же делать, господи? И побежала в покинутый дом, вдруг Вера зачем-то вернулась? Задохнувшись от бега, она дернула незапертую дверь и увидела свою дочь с большой коробкой. «С ума сошла! – крикнула Алла Федоровна. – Мы теперь опоздали!». Вера в слезах бежала вслед за матерью со своей шляпкой в руках. Перепуганные Виталий Семенович и бабушка ждали их у портовой ограды. Посадка еще не закончилась, стояла неимоверная давка. Кто-то кричал, кто-то навзрыд плакал, и тут начали бомбить порт. Два парохода уже плыли в море, и вокруг них взметались фонтаны от разрывов.

Их посадили последними. Пароход, забитый людьми, отшвартовался, и они поплыли. Два немецких самолета кружили над морем, и бомбы падали все ближе и ближе. Вера одной рукой держала бабушку, в другой онемевшими пальцами – саквояж, а шляпу зажала в зубах. Алла Федоровна исчезла с каким-то военным, и Вера с бабушкой приткнулись за ржавой бочкой. Она натянула свою шляпку на голову и зажмурилась от страха. Самолет промчался над самой палубой. Вера поднялась, ища глазами мать и замерла. Над плывшим невдалеке пароходом взметнулись огромные языки пламени…

В Челябинске, куда они наконец попали после долгих мытарств, их поселили в семью фронтовика. Они жили в простой старой избе, питались скудно, но не голодали. Вера с мамой работали на эвакуированном заводе. Алла Федоровна часто уезжала в командировки. Вера выросла, повзрослела, у нее появилась подруга Наля из Москвы.

Прошло два года. В июне Вере исполнилось 18. А потом наступила осень. Вера стала вспоминать одесское лето, своих однокурсников из техникума – Петю, Аркашу, Маню… Васю Калмакана – молодого преподавателя физкультуры… Перед глазами всплывало страшное утро эвакуации, подбитый рядом пароход, истошные крики раненых. «Как же нас судьба пощадила?..» – размышляла Вера и вдруг вспомнила о своей «маленькой маме»! Она разыскала шляпку, подкрасила огрызком помады губы и с печалью рассматривала себя в маленьком зеркале на комоде. Потом спохватилась и убежала на встречу к заводским друзьям. Бабушка чуть не до полуночи прождала Веру. Алла Федоровна опять была в отъезде, и Вера заявилась совсем поздно. А утром впервые за военные годы они с Налей, проспав, на двадцать семь минут опоздали на работу. И оказались перед выбором: либо их судят за нарушение трудовой дисциплины, либо они идут добровольцами на фронт. Конечно, на фронт! Маленькая, слегка постаревшая в эти годы Алла Федоровна вернулась за день до их отправки в московскую школу связи. Она заплакала, но ничего не сказала против…

Позже бабушка сшила льняной мешочек, сунула туда шляпку с пучком сушеной ромашки, зашила край белой ниткой и стала ждать встречи со своей внучкой.

Ессентуки.