Ненависть

Мое полное имя Карл Дитер Йопст. В русском плену я пытался понять, что так рассмешило изможденных солдат, когда на первом допросе молоденький усатый лейтенант, хорошо знавший немецкий, громко прочитал мои документы. Но я не понял. Мне было очень страшно и безмерно жаль себя. Так по-дурацки попасть в плен! Я, восемнадцатилетний парень, совершенно здоровый психически и физически, не смог отбиться от того раненого сержанта. А все Юрген! Говорил ему, что не стоит гнаться за ними. Подтянутся остальные – догоним. Но ему было так весело охотиться за беззащитной машиной с красным крестом на боку! Теперь лежит убитый в лесу рядом с мотоциклом. А ведь чувствовали себя бесстрашными рыцарями Рейха. Но пуля ударила Юргену прямо в глаз, мотоцикл врезался в дерево, а я зарылся в сугроб и вскоре испытал ледяной ужас оттого, что попал к русским.

Нам рассказывали про них страшные истории. Дикари, недочеловеки… Я поднял руки, и в этот момент старый солдат ударил меня прикладом по голове. Благо, был в каске. Он гневно что-то кричал, и по его морщинистому лицу катились слезы. Сержант приставил к моей голове «вальтер» и нажал курок. Вместо выстрела сухой щелчок. Еще, еще… Сержант начал бешено ругаться, а я, обмочившись от страха, потерял сознание. Очнулся уже связанным на полу грузовика. С трудом различил маленьких детей, сидящих на скамьях вдоль борта, плачущую женщину, сержанта и старого солдата. Два неподвижных малыша лежали с наброшенными на лица платками. «Это за ними мы гнались? Этих детей расстреливали?». От подобных мыслей кидало в озноб. Дети испуганно смотрели на меня, а взрослые измученно произносили «фриц»…

Несколько дней я провел в полуразрушенном блиндаже, пока меня не отправили в лагерь для военнопленных. Сколько же я передумал… Многое переоценил… Короткая моя жизнь проходила в мыслях. За детей русские должны бы меня расстрелять. Мне было жаль их, и я вспоминал, каким ребенком еще недавно был сам. Я прощался с миром и все перебирал в памяти моменты, когда мне также не хотелось жить.

…Фельдфебель Клоц вот уже третий час гонял нас, новобранцев, по плацу. Его широкое жабье лицо выражало истинное наслаждение от издевательства над нами. Меня мутило от дебильности командира и нечеловеческого напряжения сил. Мы маршировали, бегали, ползали по-пластунски, нещадно разбивая в кровь локти и колени, пока не раздавалась новая команда, и мы проделывали то же самое, только теперь с противогазами на головах. Некоторые теряли сознание, валились ничком на грязный плац. Клоц не позволял им помогать. «Только бы не упасть. Добежать!» – лихорадочно думал я и тут же падал лицом на бетон неподалеку от Клоца. Удар стволом винтовки по затылку отключал сознание. К реальности возвращал новый удар под ребра носком сапога фельдфебеля. В одно из таких мгновений меня настигла ненависть…

Та безрассудная ненависть, что бросает человека на врага и заставляет рвать, грызть, терзать. Я готов был вскочить и задушить Клоца, но чудовищная усталость придавила к проклятому плацу. Я затаился. Ледяная иголочка, кольнувшая в самое сердце, превратилась в холодного ежа ненависти… Я ненавидел! Да нет, не только Клоца. Свою ненависть я смог осознать лишь в русском плену.

Вскоре меня переправили в лагерь для военнопленных. Там я встретил Клоца. Поникший и грязный, он был бесконечно противен и мерзок.

Под строгим присмотром конвоиров мы ремонтировали разбитые нашими снарядами русские дороги, взорванные нашей авиацией мосты. Я разговаривал с Богом и упрекал Бога за то, что он допустил гибель детей от пуль моего автомата. Этот урон я никогда уже не смогу исправить! Никогда. Я понял, что мне, добропорядочному немцу, больше по душе не разруха и лишения, а спокойная, размеренная жизнь. Я хотел, чтобы повсюду установился порядок. Не фашистский «Аллес им ордунг!», а тихий человеческий порядок и мир. Краем глаза я наблюдал за Клоцем. Перестав быть безнаказанным, он тупо и послушно выполнял приказы самого ничтожного из нас. Я понял, что моя ненависть была направлена к силе, которой питался Клоц. Я просил Бога простить мне мой грех хотя бы за то, что подло и глупо был обманут Гитлером и Клоцем.

Пока я ждал решения своей судьбы, старый солдат и молодой сержант похоронили и горько оплакали гибель убитых мною русских ребятишек, заботливо перевязанных крест-накрест серыми потертыми платками…