Вечерний разговор со Львом Николаевичем

Признанный любимец публики, независимо от ее ее возраста, пола, социального положения и т. д., ведущий актер труппы, он столько раз радовал зрительские сердца такими разными, но всегда интересными, мастерски, вдохновенно сделанными ролями. Как живет артист сегодня, с каким настроением, с какими мыслями? Ведь все знают, что Михайлов – не просто талантливый лицедей, но он – человек думающий.

- Михаил Павлович, поскольку мы встречаемся в канун Дня театра, логично начать с вопроса, что для вас театр – профессия, образ жизни, мировоззрение или нечто иное?..

- Богом дано человеку чувствовать, ощущать, осязать. У меня это обострено какой-то болью, тревогой. Да, радость жизни прежде всего, но к ней примешивается какое-то беспокойство. Что это за беспокойство? Откуда оно берется? Пытаюсь понять. И потому мне хочется остановить эти мгновения, эти ощущения, чтобы осмыслить мир, в котором живу, который чувствую, в котором живет эта моя тревога. И я хочу этой тревогой поделиться с людьми… А еще ощущаю себя… завистником! Смотрю на картину – художнику завидую: по-хорошему! Я вот не могу так рисовать. Смотрю на работу скульптора и ему завидую. Завидую всем видам искусства, особенно музыке, певцы – такие счастливцы, им – дано! Мне - нет!

- Вам дано своё, особенное! Вы, актеры, для многих, и для меня в том числе, - какие-то необыкновенные. Хотя умом понимаю, что вы, наверное, такие же люди. Но артист выходит на сцену со всей душой, а не просто произнести что-то, какой-то текст, и тут нужно иметь совершенно особый склад характера.

- Со всей душой – да. Хочется же докричаться, достучаться до каждого. Чтобы поняли и разделили с тобой эту тревогу.

- Изменилось ли ваше отношение к театру с той поры, когда вы были начинающим актером? Было ли какое-то разочарование, или, наоборот, вы укрепились в своем выборе?

- Разочарования не было никогда. Может быть, потому, что я был очень самоуверен. Я верил, что могу все! Никогда ничего не боялся. Мир в молодости казался таким прочным, а сейчас он стал хрупким. И в этом – сложности профессии. Начали мы репетировать «Анну Каренину» Льва Николаевича Толстого. В другое время, по молодости, он бы меня раздражал: уж очень много вопросов, и нет ответов! А сейчас я общаюсь с Толстым, и мне он интересен. Он ведь пишет про нас, про обыкновенных людей. А с другой стороны – и необыкновенно талантливых! Во всяком человеке много всего – и белого, и черного.

- Как вы восприняли роль Каренина?

- Это было неожиданно. И я понял, что я уже не молод…И еще то, что ранее вопросы возраста, которые я решал сам для себя, теперь мне придется решать вместе с Карениным!

- Не кажется ли вам, что Толстой для современной публики, не в обиду ей будь сказано, тяжеловат?

- Если в хрестоматийном понимании, как мы всегда это рассматривали, в историческом контексте, - действительно трудновато. Но это нужно. Тут как с Библией – в первый раз читать трудно, а вот в десятый – все новое и новое открываешь! Так и Лев Николаевич Толстой. Надо просто с ним разговаривать как с человеком.

- Актер во многом зависит от воли режиссера, от его выбора, режиссер решает, кому какую роль дать. Как у вас складываются отношения с режиссурой? Ведь не хочется же зависеть, да? А режиссеры разные люди, могут и накричать сгоряча, и обидеть.

- А у меня не возникает вопроса зависимости. Ну если кричит, я это вопринимаю так: стало жарко – вот надо водички холодной попить! Если постановщик недодает что-то мне, значит, не доверяет. Может, ему кажется, что я чего-то не понимаю, так я должен его разубедить. Вот оголтелости не выношу и не люблю, когда грязное белье перетряхивают. Хочется, чтобы была радость. Чтобы Чувство жило в театре. Пусть даже через трагедию. Вспоминаю своего героя в спектакле «Как выходят в люди», этакий генерал, он там такую вещь говорит: да, жизнь плохая, молодежь совсем плохая стала, а все отчего? Оттого, что трагедий на театре не ставят! Это Островский…

- Несколько лет назад вы говорили, что хотели бы сыграть, например, Шекспира. Я так понимаю, это не сбылось, не удалось. Но быть может, появились какие-то новые желания, пусть даже режиссеры этого не предлагают, но об этом думается?

- Признаюсь, я сейчас не столько занят мыслями о театре, хотя и не без этого, чего уж там, а больше думаю, как бы мне привыкнуть к тому, что я уже немолодой. Как говорится, уже посыпалась штукатурка… И хочется наряду с этим «капитальным ремонтом», который нужно поддерживать, одновременно иметь силы что-то сделать в театре. А тут вдруг, не спрашивая меня, Каренин. Ну, так дал господь Бог. Встретился я с самим собой, можно сказать. Не в смысле событий, которые бы совпадали с событиями моей жизни, а по проблемам, возникающим во внутреннем мире героя. Я и обрадовался, и удивился, и слегка насторожился, поскольку речь идет об инсценировке романа, пьесы-то такой нет.

- В театре были замечательные инсценировки, тот же «Фаворит», много лет державшийся на подмостках.

- Да, прекрасная работа Алексея Александровича Малышева. Но и нынешняя мне показалась весьма удачной. И художник приглашен тоже интересный.

- Михаил Павлович, а был в вашем творческом становлении человек, ставший образцом для подражания, кумиром, учителем на всю жизнь?

- Одного такого не было. А вообще учителей много… Смотрю я фильм – глупейший, пустейший, но – один актер талантливейший выходит и дает мне такой заряд! Меня питают таланты. Я за талантами слежу. Они мне все время говорят: жизнь красива, старик! Даже если они далеки от меня. Но их энергия питает меня. В американской актерской школе есть чудесные мастера. Да, они учились по русской системе Станиславского, но на свой лад. Вот вам и учителя. Ну и, конечно, много дал мне бывший главный режиссер театра Алексей Малышев.

- Сегодня в труппе нет такой единой направляющей, державной художественной руки. Это ведь плохо для театра.

- Очень плохо. Главный режиссер нужен – личность. Так сложилось, наверное, сошлось много сугубо человеческих факторов… А театру худо. Как бывает и одному человеку худо, актеру, которому негде жить, нечего кушать, когда пол-театра в секонд-хэнде одевается. Как могут власти спокойно на это смотреть?! А ведь есть в стране иные примеры, к нам приезжают коллеги из других городов, и мы знаем, как там живут артисты.

Оттого, наверное, и тишины хочется. Посидеть с удочкой на берегу или дома тихонько послушать любимую музыку… Но чтобы выйти и потихонечку сказать роль – не могу! Неинтересно это. Если уж намазал кусок хлеба горчицей, так чтобы – ух! До слез!

Однако ни в коем случае не хочу, чтобы меня зритель-читатель жалел. Я самый счастливый человек. Богатства не нажил, но радость жизни не растерял. Материальные условия, конечно, бывает, гнетут. Вон какая депрессия по стране. Но этой депрессии у меня нет. У меня тревога: как найти второе дыхание? Помните, у Бунина: эх, барин, журавли улетели!..

- Это, небось, влияние Каренина на вас…

- Ну рано еще! Всего неделя прошла… Тут не мрачность. Просто вечерний разговор - «перед закатом солнца».

- Когда актер на новом возрастном уровне решает какие-то совсем другие, новые для него проблемы, это нормально.

- А это меня и не проваливает ни в темноту, ни в какой душевный подвал. Наоборот! Я хоть начал небо видеть голубое, а то все бегал, в атаки ходил, за горизонт глядел куда-то. А сейчас стал видеть Небо! Так я же Козерог, а гороскоп так говорит: козероги рождаются стариками, а к старости они приходят в детское состояние – они все моложе и моложе!

- Михаил Павлович, вас очень любит публика, обожает прямо. Любит и все. А вот вы как к публике относитесь? У вас с ней какие отношения?

- Я ей так благодарен! Знаете, бывает, у меня плохое настроение, чем-то раздражен, что-то не получается, и вдруг подходит кто-то и благодарит, говорит добрые слова – ей-богу, приятно! И говорю тогда: спасибо тебе, Боже, что послал хорошего человека именно сейчас, в трудную минуту! Зрительный зал я чувствую как одно Существо. Хотя есть спектакли, когда надо обращаться в зал и даже общаться с конкретным человеком. И тут видишь: зрители-то – как дети, смотрят во все глаза. И думаешь сам про себя: ну молодец, ай да Пушкин, ай да сукин сын! Значит, все предшествующее было правильно, наполненно и красиво… Определенную часть людей, театралов завзятых, и я помню в лицо. Кстати, многих уже, увы, нет, ушли.

- Зато пришли другие. Публика приходит более обеспеченная, но ведь и богатенькому студенту нужно показывать что-то вечное, непреходящее.

- И это стараемся учитывать. Вот был у нас спектакль «Казанова», к сожалению, уже сошедший с афиши, там ведь завлекали молодежь «острым», но под предлогом якобы эротики ввинчивали хорошие, красивые мысли. Они-то идут на «вон что», а мы им – другое. Но – не обижаются, понимают.

- Не раз замечала, что если на сцене вместе с вами молодые актеры, они при этом как бы идут за вами, просто играют лучше. Чем-то вы им интересны.

- Знаете, повторюсь еще раз: не стоит жить без азарта! Может у меня характер такой: выходя на сцену, я – Игрок. Здесь я последнее ставлю на карту, образно говоря. Мне кажется, вот эта моя жажда выигрыша, победы заводит других.

- А как вы бы оценили молодое актерское поколение нашего театра?

- Наверное: правильное. Но правильное в чем? Они точно реагируют на происходящее – как к ним, так и – они. Но эта правильность мне… не нравится. Молодости должны быть свойственны «неправильности». Они должны быть более агрессивными, что-ли, – в хорошем смысле. Иметь азарт уже от самой молодости! Она не должна им давать покоя! Должна как-то сшибать эту «правильность». Гореть должны!.. Поучать я их не хочу и не делаю этого никогда. Если подойдут за советом – подскажу, отвечу.

- Как вы отмечаете День театра?

- Честно сказать, не люблю я эти даты. Хотя прежде любил и дни рождения, и Новый год… Теперь это ушло. А вот Пасха – это да! И Рождество Христово. Когда настроение такое - «печаль моя светла», - иду в Успенский храм: маленькая церковь, покой, умиротворение, вокруг старое-старое кладбище… А если колокольного звона захочется – в Андреевский можно зайти: этакие палаты княжеские…

- Сейчас кое-кто обвиняет церковь, дескать, народ нищий, а тут храмы строят, деньги некуда девать. Что вы думаете об этом?

- Да и хорошо, что строят! О, если б вы знали, я так рад нашему… капитализму! Я же хоть чай нормальный пью сейчас – не грузинский. Захожу в магазин и вижу прекрасные вещи, любуюсь ими…

- А если мы не можем их купить – не по карману?!

- Да и не надо! Зато красиво! Жизнь вообще стала интересней. Можно ведь без копейки денег ходить по Парижу и ему удивляться и радоваться. И по Ставрополю сейчас идешь – как хорошо! А товаров сколько! Главное – люди здесь живут. Какие они – другой вопрос. Пускай. Бог приведет их к уму. А народ ограбить нельзя. Деньги, неправедно отнятые, все равно вернутся к народу. Это – как дождик выпал: испарения опять в тучки соберутся. Господь все приведет в порядок…