Здравствуй, это я!

Наташка сидела в кресле у дантиста, когда в сумочке заурчал мобильник. Звонил из Питера сын Пашка:

– Мам, я тут в университете с одной девчонкой познакомился. На тебя в юности похожа. Прикинь?! Я ей говорю, а она не верит. Пришли по Интернету фотографию свою студенческую, ладно?

– Угу, – промычала Наташка замороженным ртом.

Вежливо отложившая было щипцы симпатичная снегурочка-врач снова взялась за инструмент и склонилась над Наташкиным ртом.

* * *

На днях, накануне Нового года, Наташка – солидная женщина, сделавшая, как модно говорить, себя сама, неожиданно провела ревизию своей жизни. Началось всё с зубов и перестановки мебели. Двигая по углам надоевшие шкафы, кресла и диван в расчете на возможные изменения в личной жизни, она добралась до тайников - обнаружила давно забытые школьные и студенческие дневники. Закопавшись в прошлое, Наташка заново проживала свои истории любви. О них, об этих историях, она думала часто, пытаясь понять, почему жизнь складывается неудачно, а она регулярно наступает на одни и те же грабли. Например, неистово влюбляется в тех, кто никогда не сможет ответить ей взаимностью, потому что ее судьбой не является. А тех, кто готов подарить ей счастье, она проходит мимо, нередко жестоко раня.

Сколько ей тогда было лет? 14? 15? Да, что-то около того. В пионерском лагере в нее влюбился мальчик Валера. Да так залип в своем чувстве, что, узнавая окольными путями о Наташкиных сборах в лагерь, приезжал вслед за ней. Она отдыхает два сезона, и он два. Она три, и он три. Весь учебный год не видятся (в разных школах учились), а летом он за ней по пятам ходит. Уже всё руководство лагеря знало об этой странности и принимало Валерку в отряд даже без путевки.

Наташке такое дело льстило. Но не более. Иногда даже раздражало назойливое внимание. Валерку это не смущало. Он тайком приносил цветы и прятал под ее подушку. Обнаруживая помятый "гербарий", Наташка тихо бесилась. Однажды Валерка нашел ежика и положил живой подарок Наташке под одеяло, чтобы не убежал. Тихий час, как вы понимаете, был сорван. Еще Валерка сколачивал группы болельщиков и тащил их за собой в соседний лагерь, где Наташка выступала на чемпионате по теннису или легкой атлетике. Орущие парни ей только мешали, а Валерку хотелось треснуть по башке ракеткой.

В тот сезон она была председателем совета дружины. В лагерь приехали гости – целый отряд юных морячков в белых костюмчиках, с бескозырками и в начищенных ботинках. Морячки жили в спортивном лагере на острове, очертания которого заманчиво проступали по утрам сквозь туманную дымку. Главным среди гостей был Толик. Наташка, как пионерская хозяйка, водила ребят по лагерю, что-то рассказывала, а глазами нет-нет сталкивалась с красивым парнем в морской форме. Валерка ходил следом и от ревности ковырял дырку в кармане отвисших спортивных штанов.

Вечером на дискотеке стоило ему отделиться от стены и двинуться в сторону Наташки, чтобы пригласить на танец, как она уже оказывалась в паре с этим Толиком. И танцевали-то они не так, как позволяли нравы пионерского лагеря. Не на расстоянии вытянутой руки, а по-взрослому!

Гостей провожали всем лагерем. Пионеры махали морякам галстуками, моряки пионерам – бескозырками. Катер отчалил. Последним на горизонте растаял Толик.

Растаял, но ненадолго. Спустя пару дней ему удалось умолить свое руководство, чтобы оно позволило ему ночью плыть к лагерю для встречи с Наташкой. Она уже спала, когда возле уха раздался испуганный шепот воспитательницы. Славная девушка, завидев причаливший к пирсу катер и одинокую фигурку морячка, не стала создавать паники и оповещать директора лагеря, а побежала будить Наташку. Та спросонья сначала ничего не поняла, потом испугалась. Как-то уж слишком по-взрослому всё выходило: ночь, свидание на берегу. К такому повороту она была не готова. Толик уплыл, так и не увидев Наташку. Уплыл теперь уже навсегда.

* * *

Валерка пережил ночной визит соперника тяжело. Весь лагерь утром гудел муравейником, Наташка ходила героиней, а Валерка собирал чемоданчик: находиться рядом с неверной, изменившей ему пусть даже в мыслях девчонкой, он не мог, а проигрывать не умел. Перед отъездом зашел к ней палату. Лицо, покрытое красными пятнами, слова, слетающие с дрожащих губ, въелись в Наташкину память:

– Придет время, и ты поймешь, кто тебя по-настоящему любит: моряк или летчик. – Валерка в свои 15 лет мечтал стать летчиком.

С того дня она его больше не видела. Вины своей в разрыве детских отношений не чувствовала, но иногда непонятная тоска грызла душу. И не могла предположить Наташка, как многое в ее жизни будет значить эта первая любовь, нераскрывшаяся, несбывшаяся...

Страницы дневника листали судьбу. Вот Дима, который бросил институт и помчался за Наташкой, – они жили и учились в разных городах. Была суровая зима. Наташка – студентка второго курса института. Стук в дверь. На пороге – Дима. С чемоданчиком. Входит в спальню, где Наташка лежит в обнимку с любимым "Идиотом".

– Наташ, вот я, приехал! – радостно возвещает Димка.

– А зачем? Я тебя не звала!

И – снова нос в "Идиота". Вот где страсти бушевали дьявольские! Каков был этот неистовый Рогожин! А Настасья Филлипповна? Страдающая красавица, одним движением брови лишавшая мужчин разума. Вот где истинные чувства!

Димка что-то бормотал про свою любовь, про брошенный институт, про готовность непременно дождаться ее милости...

Он тогда так и ушел в метель. В течение года появлялся возле Наташкиного дома, возле института, она сама чувствовала, что он где-то близко, что он знает обо всем, что с ней происходит, и в любой момент готов стать рядом. Но ей это было неинтересно. История повторялась: отвергнутые мужчины начинали любить Наташку со стороны, не тревожа ее, но и не покидая.

Она же, то ли для самоутверждения, то ли по причине дурного нрава, выбирала себе несбыточную любовь. Придумывала идеал, лелеяла его и общалась с этой придуманностью, доводя себя до отчаяния. Вот студент Миша. У него были маленькие пухлые розовые руки, короткие брюки и огромный портфель, в котором болтались томики Ленина, Гегеля и Ницше. Глаза у него были разные: один зрачок заметно ярче другого. Он любил философствовать, был далек от реальности, а для Наташки не было слаще минут, когда они в полутьме ее маленькой комнаты обсуждали творения Омара Хайяма или Достоевского. Подруги смеялись над Наташкой: они к тому времени успели выйти замуж, некоторые ходили по институту в преддекретном состоянии, мысли у них были самыми что ни на есть прозаичными. Наташкины страдания по странному мальчику в коротких штанишках были трагикомичны и непонятны.

В один из дней в коридоре института Наташка столкнулась с парнем. Это был Валерка. В форме летчика.

– Здравствуй. Вот видишь, я добился, чего хотел! На очереди - ты!

Судьба тогда давала Наташке шанс, но она, гордо поведя плечом, прошла мимо – страдать по тому неземному мальчику с нелепым портфелем. Кстати, в дальнейшем, когда дело пошло к распределению после института, этот странный мальчик Миша обывательски женился на дочке преподавателя и избежал неотвратимой отправки на трехгодичную отработку в какую-то глушь. Наташка, которая была уверена, что ему, кроме нее самой, Гегеля и Ницше, ничего в жизни не надо, что он не от мира сего и она непременно должна его спасти, такое предательство пережила тяжело. Потом, поплакав и подумав, в тайниках души откопала мысль о том, что никогда ничего путного из их отношений все равно бы не вышло, и – успокоилась.

Шли годы. Но, странное дело, какой-то рок преследовал Наташку, снова и снова бросая ее к ногам тех, кто в силу разных обстоятельств никогда бы не смог стать спутником ее жизни. Попутчиком, соратником, другом и – только. Каждого непременно надо было от чего-то спасать, лечить, вести к профессиональным высотам. Ее собственная личность не интересовала никого, ее благополучно и не задумываясь использовали, а потом теряли к ней интерес. Но она всякий раз, как заколдованная, бралась за задачу, не имевшую решения, и изводила себя бесполезными страданиями. Она шла по кругу, не умея выскочить на новый виток судьбы.

Ей уже надоел "Идиот", она давно подружилась с Шопенгауэром, постигла Ницше, но жить так и не научилась. Вышла замуж назло судьбе и назло себе развелась. Годы недавно ударили по темечку в сороковой раз. От той девчонки, что махала морякам с берега пионерским галстуком, остались только глаза – яркие и сочные, как вишня-шпанка. От той студентки, что походя кружила головы ребятам, остались только фотографии.

Кстати, а какую же послать Пашке в Питер? Наташка выбрала снимок с выпускного вечера. Ей здесь – 17. Где-то за углом школы за ней тогда тайком наблюдал Валерка. Убежал со своего выпускного, чтобы посмотреть на нее. Потом подруги рассказывали, что видели его с девчонкой, как две капли воды похожей на Наташку. Ей это нравилось и обижало одновременно: каждая же считает себя неповторимой.

Утром Наташка отправила снимок через Интернет, а вечером Пашка позвонил и завопил, как ненормальный:

– Ма! Мы на Рождество к тебе прилетим с той девчонкой! Она хочет познакомиться с тобой – со своим двойником!

– А деньги на билет у тебя откуда? – с подозрением спросила Наташка.

– Это секрет, – проверещал сын и дал отбой.

* * *

Наташка вылизала квартиру. Передвинутая мебель создавала ощущение новизны. Вместе со шкафами и креслами по-новому легли мысли, просветлели после дневниковой ревизии мозги. Все эпизоды жизни, все встреченные на пути персонажи легли на свою полочку - чистенькие, отутюженные, понятные.

Наташка готовила праздничный ужин. Запекла в духовке курицу, присоседила к ней картошку, резала салаты из всего, что попадалось под руку. Установившийся в душе покой был непривычен, но сладок. Пришло понимание, что за несколько часов пересмотра судьбы она смогла-таки, пусть пока теоретически, вынырнуть из болота на твердую землю. Здесь она пока младенец, надо учиться делать первые шаги: ценить данное судьбой, уметь дарить и принимать любовь, учиться прощать и просить прощение.

Раздался звонок в дверь. Наташка бросилась открывать. Ее взгляд уткнулся в знакомую мужскую фигуру:

– Здравствуй, это я!

Это был Валерка. В летной форме. За его спиной хихикали Пашка с девчонкой.

– Вот, нашел у нее на столе это, – и Валерка протянул бумажный снимок – отсканированную и отправленную на днях сыну по электронной почте Наташкину фотографию. И добавил, кивнув в сторону девчонки:

– Дочь Маринка. Копия моей бывшей жены, очень похожей на тебя.

Наташка посмотрела на смешливую девчонку. Копия не копия, а действительно похожа. И как это Пашка умудрился в огромном городе встретить юный двойник своей мамы, да еще привезти познакомиться? И не одну, а с натуральной первой Наташкиной любовью, с Валеркой, так нелепо выпавшим из ее жизни?!

Мистика, думала Наташка. Такого не бывает. Но сын с подругой уже хозяйничали на кухне, звенели посудой: значит, они – это явь. А все остальное? Шум воды в ванной, шаги в прихожей, веселый мужской взгляд... Можно потрогать руками повисшую на стуле форменную одежду, можно убрать с порога гигантские ботинки, перегородившие весь по-советски узкий коридор. Всё это – не призрак, не мираж. И Валерка – тоже не мираж. Он – главный человек с одной из тайных полок ее души, неожиданно выскользнувший наружу и заслонивший собой мир.

По телевизору патриарх Алексий II начал рождественскую службу. Пашка с Маринкой, подняв бокалы с шампанским, с просветленными лицами смотрели каждый на своего родителя и понимали, что стали свидетелями некоего таинства, свершившегося когда-то давно на небесах, но отринутого неразумными Наташкой и Валеркой на неопределенный срок.

* * *

...Я уходила от них в состоянии необычайного волнения. Сказка-быль рождалась и благополучно закончилась на моих глазах. На следующий день Наташка паковала вещи: летчик Валерка не мог ждать, он увозил свою мечту в далекий Питер.